Здравомыслова Е. , Темкина А. , ред.

Сборник статей. Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2009. - 430 с. - ISBN 978-5-94380-088-7Дефицит институционального доверия является устойчивой характеристикой российского общества. Особый смысл недоверие к учреждениям и профессионалам приобретает, когда мы говорим о репродуктивном здоровье. Почему люди не доверяют врачам? Почему будущие матери избегают посещения женских консультаций? К каким стратегиям прибегают женщины, чтобы получить надежное медицинское обслуживание? Обращаясь к анализу взаимодействия врача-гинеколога и пациентки, авторы сборника анализируют сложности формирования доверия, роль социальных сетей, материальных ресурсов и индивидуальных знаний, а также проблемы получения сексуального образования и отказа от «абортной культуры» предохранения.Содержание
Елена Здравомыслова, Анна Тёмкина
Введение. Гендерный подход в исследовании репродуктивных практикДилеммы сексуального просвещения и практики абортов
Мишель Ривкин-Фиш, Виктор Самохвалов. Сексуальное образование и развитие личности:
переосмысление профессиональной власти
Ольга Снарская. Сексуальное образование как сфера производства гендерных различий и конструирования представлений о «нации»
Анна Тёмкина. Половое просвещение как моральное воспитание (позднесоветские дискурсы о сексуальности)
Елена Здравомыслова. Гендерное гражданство и абортная культура
Виктория Сакевич. Проблема аборта в современной РоссииВзаимодействия с медициной: Деньги, Знания, Социальные сети
Полина Аронсон. Стратегии обращения за медицинской помощью и социальное неравенство в современной России
Елена Здравомыслова, Анна Тёмкина. «Врачам я не доверяю», но… Преодоление недоверия к репродуктивной медицине
Ольга Бредникова. Покупая компетенцию и внимание: практики платежей во время беременности и родов
Дарья Одинцова. «Культурная пациентка» глазами гинеколога
Екатерина Бороздина. «Правильная» беременность: рекомендации медиков и советы обывателейСамоэтнография: дневники и эссе пациенток-Социологов
лиля Дрига. Беременность и медицина: заметки на полях
Ольга Сенина. «Сохранение беременности»: опыт стационарного лечения
Елена Петрова. Две недели в роддоме: ожидание и роды
Анна Адрианова. Где пациенту хорошо: посещение гинеколога
Ольга Ткач. Опыт пребывания в хирургическом отделении: лечение как испытание
Ольга Сенина. В поисках «правильного врача», или История одной болезни
Приложения

You can write a book review and share your experiences. Other readers will always be interested in your opinion of the books you"ve read. Whether you"ve loved the book or not, if you give your honest and detailed thoughts then people will find new books that are right for them.

УДК 613.88 ББК 57.0 З-46 Рецензенты: Илья Утехин, профессор ЕУСПб, к.и.н.; Елена Рождественская, профессор кафедры анализа социальных институтов ГУ ВШЭ (Москва), ведущий научный сотрудник ИС РАН (Москва), к.ф.н. Здоровье и доверие: гендерный подход к репродуктивной медицине: 3-46 сборник статей / под ред. Елены Здравомысловой и Анны Тёмкиной. - СПб. : Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2009. - 430 с. - (Труды факультета политических наук и социологии; Вып. 18). ISBN 978-5-94380-088-7 Дефицит институционального доверия является устойчивой характеристикой российского общества. Особый смысл недоверие к учреждениям и профессионалам приобретает, когда мы говорим о репродуктивном здоровье. Почему люди не доверяют врачам? Почему будущие матери избегают посещения женских консультаций? К каким стратегиям прибегают женщины, чтобы получить надежное медицинское обслуживание? Обращаясь к анализу взаимодействия врача-гинеколога и пациентки, авторы сборника анализируют сложности формирования доверия, роль социальных сетей, материальных ресурсов и индивидуальных знаний, а также проблемы получения сексуального образования и отказа от «абортной культуры» предохранения. Данные темы осмысляются в социологическом ключе, используется гендерный подход к интерпретации здоровья. В книге содержатся также эссе, написанные пациентками-социологами, которые показывают, что современные образованные женщины стремятся контролировать свое сексуальное здоровье, процесс беременности и родов, однако постоянно сталкиваются с многочисленными препятствиями. Данные тексты могут быть интересны как реальным и потенциальным клиентам медицинским учреждений, так и медицинским работникам. УДК 613.88 ББК 57.0 ISBN 978-5-94380-088-7 © Коллектив авторов, 2009 © Европейский университет в Санкт-Петербурге, 2009 Содержание Елена Здравомыслова, Анна Тёмкина Введение. Гендерный подход в исследовании репродуктивных практик. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7 Часть 1 ДИЛЕММЫ СЕКСУАЛЬНОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ И ПРАКТИКИ АБОРТОВ Мишель Ривкин-Фиш, Виктор Самохвалов Сексуальное образование и развитие личности: переосмысление профессиональной власти. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 21 Ольга Снарская Сексуальное образование как сфера производства гендерных различий и конструирования представлений о «нации» . . . . . . . . . . . . . . 51 Анна Тёмкина Половое просвещение как моральное воспитание (позднесоветские дискурсы о сексуальности) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 90 Елена Здравомыслова Гендерное гражданство и абортная культура. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 108 Виктория Сакевич Проблема аборта в современной России. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 136 Часть 2 ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ С МЕДИЦИНОЙ: ДЕНЬГИ, ЗНАНИЯ, СОЦИАЛЬНЫЕ СЕТИ Полина Аронсон Стратегии обращения за медицинской помощью и социальное неравенство в современной России. . . . . . . . . . . . . . . . . . . 155 Елена Здравомыслова, Анна Тёмкина «Врачам я не доверяю», но… Преодоление недоверия к репродуктивной медицине. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 179 5 Ольга Бредникова Покупая компетенцию и внимание: практики платежей во время беременности и родов. . . . . . . . . . . . . . . . . 211 Дарья Одинцова «Культурная пациентка» глазами гинеколога. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 234 Екатерина Бороздина «Правильная» беременность: рекомендации медиков и советы обывателей. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 254 Часть 3 САМОЭТНОГРАФИЯ: ДНЕВНИКИ И ЭССЕ ПАЦИЕНТОК-СОЦИОЛОГОВ Лиля Дрига Беременность и медицина: заметки на полях. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ольга Сенина «Сохранение беременности»: опыт стационарного лечения. . . . . . . . . Елена Петрова Две недели в роддоме: ожидание и роды. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Анна Адрианова Где пациенту хорошо: посещение гинеколога. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ольга Ткач Опыт пребывания в хирургическом отделении: лечение как испытание. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ольга Сенина В поисках «правильного врача», или История одной болезни. . . . . . Приложения РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ ПРОЕКТОВ Приложение 1. Описание проекта «Безопасность и обеспечение репродуктивного здоровья в России» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Приложение 2. Инструкция и путеводитель интервью с гинекологами-акушерами. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Приложение 3. Инструкция и путеводитель для женщин-клиенток/ пациенток медицинских учреждений сферы репродуктивного здоровья. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Приложение 4. Инструкция для сеанса наблюдения в медицинском учреждении. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 279 324 344 369 393 408 417 419 423 427 Список сокращений. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 428 Справка об авторах. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 430 Гендерный подход в исследовании репродуктивных практик Введение ГЕНДЕРНЫЙ ПОДХОД В ИССЛЕДОВАНИИ РЕПРОДУКТИВНЫХ ПРАКТИК В данном сборнике представлены результаты исследования репродуктивных и сексуальных политик и практик, связанных с обеспечением здоровья. Мы определяем наш общий подход как гендерный, и нам необходимо показать, в чем он заключается. Во-первых, большинство статей и эссе в данном сборнике обращаются к опыту женщин. Это связано с тем, что именно женщины находятся в центре внимания репродуктивного сектора медицины (официально включенного в риторику «охраны материнства и детства»), именно на них в первую очередь направлена демографическая политика, именно они - как матери - считаются ответственными за ее реализацию. Анализ женского опыта в данном случае осуществлялся, исходя из методологии позиционного подхода, разработанного в феминистской эпистемологии (standpoint approach). В рамках этого подхода пережитый опыт угнетенных и депривированных индивидов и групп рассматривается как источник ценного и аутентичного знания, ориентированного на социальные изменения. В центре нашего интереса - феноменологическая интерпретация опыта женщин. Из этого, разумеется, не следует, что проблемы репродуктивного/сексуального здоровья не касаются мужчин. Напротив, мужчины могут болезненно относиться к медицинскому вмешательству в свою интимную жизнь, однако это лишь в незначительной степени осознается в современной России и лишь постепенно становится предметом специальных исследований. Стремясь представить женский опыт, мы не ограничились здесь исследовательскими статьями, а включили в сборник дневниковые записи и эссе социологов, оказавшихся в роли пациенток, переживших и описавших этот опыт. 7 Введение Во-вторых, теоретической рамкой данных исследований является структурно-конструктивистский подход, в рамках которого гендерные различия и неравенство описываются как социально производимые. Мы утверждаем, что воспроизводство жестких гендерных границ в сфере репродуктивного здоровья приводит к тому, что опыт родительства продолжает осознаваться в обществе и институционально поддерживаться как преимущественно женский. Это не только порождает женские депривации, но также поддерживает исключение мужчин из сферы семейной заботы. Стереотипы маскулинности препятствуют тому, чтобы мужчины заботились о своем здоровье, следовали практикам ответственного сексуального и репродуктивного поведения. Таким образом, идеал гендерного партнерства становится труднодостижимым. В-третьих, мы признаем, что обсуждение многих вопросов в этой коллективной монографии ценностно ориентировано. В современном российском обществе нет консенсуса по поводу абортов, новейших средств контрацепции, новых репродуктивных технологий, участия отца в родах, по поводу соотношения личной и государственной ответственности за репродуктивное здоровье, сексуальное образование, по поводу проблем медицины в целом. Нет согласия и по поводу предназначения мужчин и женщин, их роли и ответственности в осуществлении репродуктивных практик. Эти темы неизбежно порождают моральные оценки и политизируются. Феминистская позиция, которой мы придерживаемся, заключается в том, что и женщины, и мужчины должны обладать равными возможностями контролировать свою жизнь, а социальные институты должны обеспечивать им такую возможность. В-четвертых, в центре нашего внимания - структурные ограничения, которые создают барьеры на пути обеспечения репродуктивного здоровья, получения необходимых знаний. Среди таких структур - бюрократическая организация медицины, ограничения в системе сексуального просвещения, недостаточная эффективность контрацептивной политики и пр. Гендерный (феминистский) подход предполагает критическое отношение к структурным барьерам, препятствующим свободе выбора и реализации личного контроля над своей жизнью, здоровьем, репродуктивным и сексуальным поведением. В-пятых, авторы критически относятся к монополии власти медицинского знания, к авторитарной медикализации женского тела и репрессивным действиям медицины по отношению к больной, беременной или рожающей женщине. Власть авторитарной медицины является 8 Гендерный подход в исследовании репродуктивных практик предметом критики феминистских исследователей во многих странах. Однако в России эта проблема имеет свою специфику, которая проявляется не только во власти профессионального знания и асимметрии отношений между врачом и пациентом, но и в неэффективности бюрократической организации медицины, отсутствии четких правил, сочетании бесплатного обслуживания с формальными и неформальными платежами. Пациентки чувствуют себя объектом манипуляций, по поводу которых им трудно получить доступные разъяснения, они не верят врачам. Новое поколение женщин крайне не удовлетворено условиями медицинских учреждений, их новая идентичность и стратегии - в центре наших исследований. В данный сборник включены статьи, каждая из которых опиралась на собственное поле. (Каждая статья включает описание этих данных.) Кроме того, авторы используют три массива данных. Первый массив получен в рамках проекта «Сексуальные и репродуктивные практики в России: свобода и ответственность (Санкт-Петербург, начало XXI века)», его финансовая поддержка осуществлена Гендерной программой ФПНиС ЕУСПб - Фондом Форда, 2005 год. Сексуальные биографии двадцати женщин и десяти мужчин, принадлежащих к двум возрастным когортам (от 17 до 25 и от 30 до 45 лет), были собраны методом глубинных интервью. Из тридцати опрошенных 20 информантов относятся к среднему классу (12 женщин и 8 мужчин), 10 - к низшему среднему классу. Второй массив включает биографические глубинные фокусированные интервью, собранные в рамках проекта «Модели фертильности и семейные формы» (Fertility patterns and family forms, № 208186; финансовая поддержка Финской АН). В рамках подпроекта «Новый быт» (2004–2005 гг.) было взято 67 глубинных фокусированных интервью. Среди них - 44 с представительницами среднего и высшего среднего класса, женщины в возрасте 27–40 лет, 1964–1977 г. р., формативные годы которых приходятся на предперестроечный и перестроечный период. Третий массив был собран в рамках проекта «Нетрадиционные угрозы безопасности в России» (Non-Traditional Threats to Russia’s Security), грант Carnegie Corporation of New York B7819. Он включает 18 интервью с медицинскими работниками. Среди них 11 интервью с гинекологами и акушерами, одно с педиатором, одно с невропатологом, пять с экспертами в сфере здравоохранения. Большинство интервью (11) были взяты в Петербурге. В ходе проекта было собрано семь дневников включенного наблюдения (дневник практики 9 Введение в гинекологической клинике студентки медицинского вуза, три дневника беременности и родов, дневник посещения гинеколога, дневник истории болезни ребенка, дневник лечения в хирургическом отделении больницы). Также было взято два глубинных интервью с пациентками, недавно пережившими опыт родов. Первая часть книги посвящена проблемам сексуального просвещения в современной России и последствиям сексуального невежества. Авторы усматривают политический конфликт между сторонниками сексуального образования и консерваторами, видящими в нем угрозу для нравственного здоровья нации. Авторы полагают, что распространенность абортов и ЗППП объясняются сексуальным невежеством и гендерной слепотой образовательных программ. Сексуальное просвещение/образование является предметом острых дебататов в России последних лет. Мишель Ривкин-Фиш и Виктор Самохвалов рассматривают изменение педагогических подходов в области сексуального и репродуктивного образования. Авторы показывают, как транслируется и изменяется власть экспертного знания в условиях повышенного внимания общественности к вопросам сексуального и репродуктивного здоровья. Исследователи демонстрируют различия в реализации профессиональной власти гинекологов и психологов. Дискурс гинекологов концентрируется на понятиях физической и моральной чистоты, они настаивают на необходимости дисциплины и подчинения пациентов авторитету врача. Психологи в большей степени стараются развивать диалоговую форму взаимодействия, поощряя референтов коммуникации к самопознанию и развитию, к заботе о себе, тем самым осуществляя ненавязчивое влияние, а не прибегая к механизмам принуждения. Гендерные стереотипы при этом воспроизводятся как гинекологами, так и психологами. В статье Ольги Снарской анализируется современная российская дискуссия о сексуальном образовании. Исследовательница связывает позиции участников дискуссии с их отношением к проблематике национализма. Противники сексуального просвещения озабочены стремлением возродить духовность российской нации, противопоставляя последнюю «западным моральным стандартам». Сторонники сексуального просвещения связывают его с ориентациями на безопасное сексуальное поведение и избегание рисков. Они подчеркивают ценность семьи, здоровья детей и пр., т. е. используют сходные с противниками аргументы. Педагогические практики и рекомендации воспроизводят 10 Гендерный подход в исследовании репродуктивных практик представления о поляризации гендерных ролей.В ряде случаев декларируется гендерное равенство в подходе к сексуальному просвещению, однако оно не поддерживается в практических действиях. В дискуссии происходит поиск «локального» компромисса между признанием глобальных тенденций либерализации и ориентациями на моральное здоровье нации. В статье Анны Тёмкиной анализируются позднесоветские дискурсы о сексуальности. Исследовательница на примере анализа рекомендаций и руководств по половому просвещению показывает, что в 1960-е гг. началось острожное обсуждение либеральных сексуальных практик в психологической, социологической, медицинской, педагогической литературе. Это обсуждение было направлено на преодоление негативных последствий половых отношений, угрожающих советской морали, а также отчасти - на преодоление сексуального невежества. В этих текстах утверждались гендерно-поляризованные нормы, несмотря на декларацию равенства полов при социализме. Данное исследование помогает сопоставить современные и позднесоветские представления о сексуальности и морали, увидеть преемственность и различия. В статьях Виктории Сакевич и Елены Здравомысловой практики абортов анализируются как последствия сексуального невежества. Елена Здравомыслова показывает, как в советское время абортная контрацептивная культура стала ядром гражданского статуса женщины. Символически аборт являлся платой за репродуктивную свободу в условиях институциональной нехватки альтернативных возможностей контроля рождаемости. В настоящее время происходит морализация аборта, из рутинной практики женщины он становится предметом нравственного выбора и осуждения. Виктория Сакевич, исследуя динамику статистики абортов в России, показывает, что регулирование рождаемости в России стало повсеместно распространенным с 1960-х гг. При этом преобладающий способ регулирования рождаемости в позднесоветский период был задан «абортной культурой». Начиная с 1990-х гг. число абортов неуклонно снижается. В 2006 году на одну женщину приходилось 1,4 аборта, в то время как в 1991 г. этот показатель составлял 3,4. Одновременно российские женщины выражают высокую степень готовности прервать нежелательную беременность, они ориентированы на низкие показатели желаемого числа детей, а эффективность контрацепции считают 11 Введение недостаточной. На основе массовых опросов автор показывает, какие социальные характеристики свойственны женщинам, с меньшей вероятностью прибегающим к абортам. Это образованные жительницы крупных городов, состоящие в браке и использующие наиболее современные методы контрацепции. Среди тех, кто в большей степени поддерживает идею запрета права на аборт, - мужчины, религиозные люди, люди с низким уровнем образования, жители сельской местности, многодетные женщины, женщины, редко прибегавшие к абортам. Автор связывает данный феномен с активной антиабортной пропагандой последних лет. В русле этой пропаганды доминирует тезис о неизбежном вреде абортов для здоровья женщины, однако, как показывают исследования, при использовании современных методов прерывания беременности вред может быть существенно уменьшен. Распространение современных методов контрацепции и сексуальное образование гораздо эффективнее снижают число абортов, нежели запреты и обскурантизм. Во второй части анализируется кризис институционального доверия. В центре внимания - взаимодействие гинеколога и женщины, обращающейся к нему за медицинской помощью. Авторы реконструируют личностно-ориентированные стратегии совладания с институциональным недоверием. Исследования показывают важность работы социальных сетей (П. Аронсон), практик персонификации взаимодействия (Е. Здравомыслова и А. Тёмкина), коммерциализации (О. Бредникова) в медицинском обслуживании. Мы далеки от того, чтобы негативно оценивать такие механизмы. Напротив, часто они приводят к эффектам, которые удовлетворяют пациентов. «Своими» врачами они вполне довольны, рекомендуют их друзьям и знакомым, платят им деньги и приносят подарки. Проблема гуманизации медицины, с которой сталкиваются все современные общества, в России разрешается благодаря механизмам персонификации отношений, которая отчасти компенсирует асимметрию власти и отчужденность, однако сопряжена при этом со многими проблемами. Во-первых, сохраняется среда, недружественная по отношению к пациенту. Профессиональные услуги знакомого врача избирательны. Их доступность никак не согласуется с изменением общих правил обслуживания. Во-вторых, правила таких отношений чрезвычайно размыты, в каждом случае их конкретная версия вырабатывается заново, вызывая взаимное напряжение (по поводу того, сколько нужно платить, какие подарки и 12 Гендерный подход в исследовании репродуктивных практик когда нести, как вручать конверты с вознаграждением за услуги, и пр.). В-третьих, сохраняется неопределенность в сопряжении персонализированных и официальных медицинских контактов. Пациенты сталкиваются с проблемой соотношения взаимодействий со знакомым врачом и взаимодействий в рамках «официальных» учреждений, где выдаются больничные листы, где можно получить официальные чеки, подтверждающие оплату медицинских услуг, и пр. В-четвертых, недостаток финансовых ресурсов и ограниченность социальных сетей не позволяют многим категориям населения обеспечить себя надежными медицинскими услугами. Тему дефицита доверия к институтам здравоохранения открывает статья Полины Аронсон. Исследовательница показывает, как социальное неравенство проявляет себя в сфере медицинского услуг. Хотя репродуктивное здравоохранение не является ее специальным интересом, нам представляется, что выводы, сделанные автором, можно распространить на все отрасли медицины. Как и во многих других странах, социальные группы с низкими доходами в России оказываются депривированными в отношении поддержания здоровья. Представители этих групп стараются избегать обращения к врачам как из-за ценностных установок, так и из-за нехватки экономических ресурсов. Группы населения с более высокими доходами и образованием находятся в относительно привилегированном положении, однако и они систематически испытывают дефицит доверия к институтам здравоохранения. Образование создает ресурс для критической оценки экспертного знания и организации услуг, что становится причиной недоверия. Однако представители средних и высших слоев, в отличие от низкодоходных и малообразованных групп, могут более эффективно мобилизовывать материальные и социальные ресурсы. Осуществляя лечение «по блату» или «за деньги», они компенсируют многие недостатки системы. Как показывает автор, люди, социальные сети которых не обеспечивают доступа к медикам или не могут оплачивать свое лечение, стараются минимизировать взаимодействия с профессиональной медицинской системой. Готовность вкладывать средства в лечение сопровождается ориентацией на комфорт в предоставлении услуг и стремлением персонификации в отношениях с медицинским персоналом. В области репродуктивной медицины существет специфика отношений врач-пациент. Эта область представляет собой особую сферу 13 Введение доверительных услуг, которые должны обеспечить не только здоровье, но и эксплицитное поддержание гендерной морали. Врачебная экспертиза устанавливает правила и контролирует проявления «правильной» женственности. Женская идентичность связывается с репродуктивными и сексуальными практиками. Данным аспектам посвящена статья Елены Здравомысловой и Анны Тёмкиной. Они анализируют рост притязаний молодых образованных городских женщин в сфере репродуктивной медицины. Недовольство пациентов вызывают, во-первых, неэффективная бюрократическая организация медицинского обслуживания и, во-вторых, невнимательное отношение врачей. Требовательные пациентки стараются преодолеть нехватку доверия, выстраивая стратегии с опорой на социальные сети, экономические и информационные ресурсы. Они стремятся найти «правильного» врача и «правильное» учреждение, в котором обслуживание во время беременности и родов будет не только эффективным и безопасным, но также дружественным и комфортным. Ольга Бредникова анализирует процесс коммерциализации медицинского сопровождения беременности. Несмотря на универсальность денег как средства обмена, она усматривает различия в практиках оплаты медицинских услуг, выделяя формализованные, скрытые и прямые платежи. Опираясь на опыт самоэтнографии, а также на анализ материалов сайтов, автор анализирует условия, делающие прямые платежи наиболее функциональными и комфортными с точки зрения агентов взаимодействия. Прямые выплаты «из рук в карман» или «из рук в руки» повышают ответственность и заинтересованность врача, способствуют персонификации отношений и избеганию бюрократического обезличивания, которое не считается гарантией качества обслуживания. Пациентки оплачивают профессионализм, комфорт, положительные эмоции. Цена «счастья» (здоровой беременности и успешных родов) в современной российской репродуктивной медицине бывает различной: согласно калькуляциям автора, она составила 74 тыс. руб. (примерно 3 тыс. дол.), которые складываются из примерно равной доли формализованных и неформализованных платежей. Авторы не ограничиваются анализом жизненного мира клиенток медицинских учреждений. Дарья Одинцова показывает, что гинекологи также формируют определенные установки в отношении своих посетителей, которые объединяются понятием «культура поведения пациентки». Культурная пациентка владеет «правильной» информацией, 14 Гендерный подход в исследовании репродуктивных практик доверяет врачу и не сомневается в предписаниях и эффективности лечения. Она не склонна «менять» врачей и обращаться к альтернативным способам ведения беременности и родов. От «культурной пациентки» ожидается ответственное отношение к собственному здоровью, которое предполагает соответствующий образ жизни, а в случае болезни - установку на лечение, а не на поиск виновных или уклонение от медицинской интервенции. «Хорошая» пациентка сотрудничает с врачом, компетентно исполняя свою роль в медицинском взаимодействии. Сегодня образ «идеальной пациентки» гинеколога совпадает с портретом «новой рефлексивной женщины», которая стремится к контролю над своими сексуальными и репродуктивными практиками: узнает о контрацепции до начала половой жизни и готовится к беременности до ее наступления. Однако врачи, институционально принуждаемые к строгому контролю над состоянием здоровья пациентов, настороженно, а зачастую и негативно относятся к самостоятельным решениям пациенток, т. е. к действиям, которые выводят последних из-под тотального надзора врача/медицинского института. Врачи позиционируют себя как монополисты в области знаний о репродуктивном здоровье. Модель правильной пациентки, которой они руководствуются, предполагает информированное согласие с медицинским экспертом. Проблемные пациентки в глазах врачей - это малокультурные, недостаточно информированные и сверхтребовательные клиентки медицинских учреждений. В статье Екатерины Бороздиной анализируется социально сконструированное знание о беременности, к которому апеллируют будущие матери. Исследование подтверждает значимость различных типов знания в формировании идентичности. Представления о беременности создаются личным опытом женщины. Однако персонализированное знание обязательно соотносится со стандартизированными и квантифицированными объективными показателями беременности, производимыми медициной. Существенную роль в концептуализации опыта беременности играют повседневные знания практических экспертов, принадлежащих к социальной сети женщины. Обмен опытом помогает беременной женщине контекстуализировать и индивидуализировать свой опыт, сопоставляя его с нарративами других женщин. Кроме того, эти сведения помогают выработке стратегий взаимодействия с медицинскими учреждениями. Путем обмена повседневными 15 Введение знаниями конструируется интерсубъективный мир женщин, объединенных общностью пережитого опыта беременности и родов. В третьей части представлены дневниковые записи и автобиографические эссе социологов, ставших клиентками медицинских учреждений. В этих материалах описывается опыт, связанный с наблюдением беременности, родами, лечением у гинекологов. В данную часть вошли также дневниковые записи, представляющие опыт лечения других заболеваний. Эти записи и эссе, как и цитируемые в текстах интервью, являются анонимными. За одним исключением, они публикуются под псевдонимами. Решение о включении данных материалов в сборник было продиктовано некоторыми принципиальными соображениями, связанными со спецификой гендерного подхода. Во-первых, мы стремились к десакрализации сферы репродуктивного здоровья как понятной только профессионалам и женщинам, имеющим соответствующий опыт. До сих пор репродуктивный опыт затруднен для обсуждения, поскольку он ассоциируется с репрезентациями телесного низа как неприличного и непригодного для социальных исследований. До сих пор в российском обществе и женщины, и мужчины, столкнувшись с проблемами здоровья в интимной сфере, часто испытывают большие затруднения в признании и обсуждении этих проблем, что, в свою очередь, ведет к негативным последствиям для здоровья. Во-вторых, описываемый телесный опыт, пронизанный эмоциями и предрассудками, редко становится предметом рефлексии и концептуализации. На государственном уровне признается важность демографических программ, однако политикам все еще, кажется, невдомек, что беременеют и рожают конкретные женщины, которые сталкиваются со своими проблемами и страхами, справляются со своим телом и собственными страданиями. Если эти женщины боятся роддомов и врачей, если они не уверены в эффективности и надежности медицины для своего здоровья и здоровья будущего ребенка, вряд ли они будут действовать в соответствии с ожиданиями политиков, предлагающих монетарные меры повышения рождаемости. В-третьих, включая тексты дневников в данный сборник, мы исходили из того, что сфера репродуктивного здоровья в российском обществе была и остается сферой гендерного неравенства и морализаторства. Материнство по-прежнему рассматривается как непроблематизированное женское предназначение. Морализация препятствует 16 Гендерный подход в исследовании репродуктивных практик систематическому сексуальному просвещению. Гендерная поляризация сказывается в ограничениях партнерства и участия отца в беременности и родах. Наша задача - деконструировать, хотя бы отчасти, этот процесс. Политики и медиа часто убеждают женщину в том, что она должна (или, напротив, не должна) рожать, предохраняться, делать (или не делать) аборт. И аргументы, которые выдвигают авторитеты, далеко не всегда являются медицинскими. Политики и эксперты прямо или косвенно определяют, чтó такое «правильная» женственность и как должна себя вести нормальная женщина. Такой женщине предписывается «ответственное материнство» или участие в «ответственном родительстве наравне с мужчиной» (впрочем, последнее утверждение в российском дискурсе встречается достаточно редко). Во всех случаях нормализация женственности сопровождается референциями к «природе», за которыми могут скрываться совершенно различные смыслы, что ставит под сомнение дискурсивную стратегию натурализации женской роли. В-четвертых, при подготовке этого сборника мы с сожалением осознали, насколько высока степень недоверия российских женщин к врачу и медицине и как трудно его преодолеть. При этом все мы в своих практиках лечения встречали замечательных врачей, которые нас вылечивали или даже спасали нам жизнь, которые были неравнодушны к нашей судьбе и профессиональны в своих действиях. Нам предстоит объяснить, почему же, тем не менее, постоянно воспроизводятся проблемы коммуникации врача-пациента, почему человек, приняв на себя по необходимости роль больного, начинает сомневаться в квалификации экспертов, никому не доверять, жаловаться на плохие условия и злонамеренные цели профессионалов. Может быть, просто потому, что больно и страшно? Конечно, и поэтому тоже. Но также и потому, что структурные условия (правила бюрократической организации медицинского учреждения) образуют институциональные ловушки для врача, от которого требуется оказание помощи, но далеко не всегда ему предоставлены условия для этого. Дневники наблюдений, представленные в данном разделе, не являются «классическими» дневниками антропологического исследования. Для их ведения была выработана инструкция (см. раздел «Приложение»), однако большинство пациенток, которые обладают навыками социологической рефлексии и социологического скепсиса, вышли за рамки дневниковой организации записей. Во-первых, не везде и не 17 Введение всегда соблюдается принцип четкой фиксации времени, места, обстановки, действующих лиц, поскольку авторы структурировали свои наблюдения по определенным темам, например «деньги» или «превращение в пациентку» и пр. Во-вторых, рефлексия и комментарии представляют в ряде случаев едва ли не центральную часть записей. Поэтому мы не можем рекомендовать данные тексты в качестве образцов включенного наблюдения для начинающих, однако ценность дневниковых записей заключается не только в богатой фактуре, но и в социологичности восприятия мира больницы или поликлиники, роли пациентки, отношения к материнству, и пр. Елена Здравомыслова и Анна Тёмкина 18 Гендерный подход в исследовании репродуктивных практик Ча с т ь 1 ДИЛЕММЫ СЕКСУАЛЬНОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ И ПРАКТИКИ АБОРТОВ 19 Введение 20 М. Ривкин-Фиш, В. Самохвалов М. Ривкин-Фиш, В. Самохвалов. Сексуальное образование Мишель Ривкин-Фиш, Виктор Самохвалов СЕКСУАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ И РАЗВИТИЕ ЛИЧНОСТИ: ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ВЛАСТИ 1 Введение Для социологического анализа здоровья важно показать, что систематическое образование по вопросам здоровья и сексуальное образование играют гораздо более важную роль, чем просто обеспечение объективной информацией о телесных процессах и поведении. С помощью педагогических мер эксперты пытаются воздействовать на представления людей о верном и неверном и повлиять на их поведение в соответствии с определенными культурными представлениями о морали, ответственности и достоинстве. Те практические подходы, которые эксперты используют для обучения здоровому образу жизни, отражают их собственные взгляды на ряд существенных вопросов - об эффективных способах достижения изменений в поведении людей, об отношениях с медицинскими экспертами, а также о приемлемых способах выражения своей профессиональной власти. В этом эссе рассматривается изменение педагогических подходов в области пропаганды сексуального и репродуктивного здоровья в СанктПетербурге, произошедшее после распада Советского Союза. Репродуктивное здоровье оказалось в фокусе внимания медицинской и более широкой общественности из-за таких негативных факторов, как многочисленные осложнения в ходе беременности и родовые травмы у новорожденных, частота абортов, в два раза превышающая частоту рождений, лавинообразный рост заболеваний/инфекций, передаваемых 1 Перевод И. Тартаковской. 21 Часть 1. Дилеммы сексуального просвещения и практики абортов половым путем (ЗППП/ИППП)2. Российские гинекологи и психологи оказались «на переднем крае» битвы за улучшение здоровья женщин и детей в ситуации углубляющейся бедности и нехватки ресурсов. Работникам здравоохранения в условиях, когда государство не могло обеспечить населению социальную поддержку, приходилось действовать по принципу «спасение утопающих - дело рук самих утопающих». Эта поговорка отражала болезненное чувство покинутости, которое испытывали медики. На фоне фрустраций и трудностей экономических реформ, в середине и второй половине 1990-х гг. несколько энтузиастов из числа петербуржских врачей предприняли попытку улучшить женское здоровье с помощью создания при своих клиниках просветительских курсов. Лекции на этих курсах предназначались как для подростков, так и для врачей и были направлены на продвижение нового знания по проблемам сексуальности и здорового образа жизни и на поддержку новых форм поведения, развивающих личность. На этих курсах применялись различные подходы в зависимости от профессиональной принадлежности и личного мировоззрения врача/ преподавателя. Хотя все преподаватели разделяли мнение о необходимости морального возрождения человека и уделяли много внимания развитию личности и культурности, гинекологи и психологи по-разному интерпретировали эти понятия. В частности, когда гинекологи призывали молодых женщин «поднять свой культурный уровень» в области сексуального поведения и личной гигиены, они часто стыдили тех, кто имел добрачный сексуальный опыт или делал аборты. В их лекциях ключевыми были понятия физической и моральной чистоты. Гинекологи подчеркивали необходимость строгого подчинения предписаниям экспертов для того, чтобы иметь здоровое тело и морально допустимые отношения с другими людьми. 2 Материнская смертность в 1997 г. составляла 50,2 на 1000 человек, что почти в 7 раз больше, чем в США (Notzon et. al. 1999: iv). В том же 1997 г. на 1000 рождений приходилось 2016 абортов (Popov and David 1999: 233). Распространенность заболеваемости, например, сифилисом в 1997 г. составляла 277,6 на 100 000 человек, что в 64,5 раза превышает показатели 1989 г. - 4,2 (Tichonova 1997; Вишневский 2000: 85–86). Гонорея и хламидиоз также стали сильно распространенными. И хотя лишь немногие россияне в середине 1990-х гг. считали, что СПИД может представлять для страны серьезную угрозу, они постоянно получали предупреждения от мировых экспертов, что вспышка распространения вируса в России очень вероятна. 22 М. Ривкин-Фиш, В. Самохвалов. Сексуальное образование Психологи же продвигали другие формы социального контроля. На лекциях для женщин они настаивали на важности самопознания пациента, ставили цель помочь людям в личностном развитии для того, чтобы они сами могли принимать разумные решения по вопросам сексуальности и репродуктивности. С точки зрения психологов, аборты и ЗППП являлись симптомами психологических дефектов, возникших вследствие подавления сексуальности и индивидуализма в советской системе. Развитие личности, таким образом, рассматривалось как средство излечения социальных и психологических травм, нанесенных индивидуумам советской системой. Эмпирические данные и цели исследования Эссе опирается на два типа данных. В первой части представлен материал, собранный М. Ривкин-Фиш, культурным антропологом, проводившей с 1994 по 2000 г. (в общей сложности в течение 16 месяцев) полевую работу в клиниках и школах Санкт-Петербурга, где врачи читали подросткам лекции о репродуктивном здоровье. В этой части текста рассматриваются различия в педагогических подходах гинекологов и психологов, которые пытались повлиять на личностные моральные изменения молодежи. Во второй части представлена работа, выполненная доктором В. Самохваловым. Вдохновленный трудами Михаила Балинта, венгерского психотерапевта, который развивал методы групповой терапии, призванной помочь врачам преодолеть эмоциональные трудности при работе с пациентами (Balint 1961, 1964), Виктор Самохвалов в середине 1980-х гг. начал вести группы по методике Балинта с российскими терапевтами, а с начала 1990-х - с гинекологами. Его лекции были построены на опыте работы с этими группами и на его идеях об отношениях врача и пациента, которые он развивал на протяжении более чем тридцати лет своей профессиональной деятельности. В частности, его работа с гинекологaми была сфокусирована на важности понятия «личность» как концептуального инструмента для взаимодействия экспертов с пациентами в области репродуктивного и сексуального здоровья. В образовательной работе с молодежью и с профессионалами психологический концепт «личность» используется для переосмысления отношений «врач-пациент» и для продвижения новых форм профессиональной власти, в меньшей мере основанной на эксперт23 Часть 1. Дилеммы сексуального просвещения и практики абортов ном доминировании и в большей степени побуждающей пациентов к самореализации. Гинекологи и психологи, чьи подходы описываются в этой статье, работали в нескольких городских клиниках и школах Санкт-Петербурга в середине 1990-х гг. Этнографические примеры, приведенные в этой статье, отобраны Ривкин-Фиш из большой выборки, состоявшей из тринадцати лекций, прочитанных подросткам, взрослым и работникам здравоохранения в клиниках и школах в рамках специальных образовательных программ. Протяженность лекций варьировалась от 30 минут до двух часов, они записывались автором статьи на диктофон и затем транскрибировались. Ривкин-Фиш брала интервью с этими преподавателями и другими работниками здравоохранения, а также проводила включенное наблюдение в роддомах Санкт-Петербурга и женских консультациях. Во время полевых исследований она познакомилась с доктором Самохваловым, посетив его клинику в 1994 г., и с этого момента они осуществляли постоянный обмен мнениями по поводу проблем взаимоотношений врача и пациента, полового образования и необходимости признания роли понятия «личность» в формальных и неформальных сферах медицинской деятельности. С социологической точки зрения подход Самохвалова может репрезентировать возрастание популярности применения психологических принципов в медицинском образовании, о чем свидетельствует, например, интерес, проявленный психологами к фактору эмоционального состояния клиентов, и недавно опубликованный текст «Психология здоровья» (Никифорова 2006). Предпринятое сравнение взглядов гинекологов и психологов на курсах сексуального образования служит материалом для рассмотрения теоретического вопроса об интерпретации профессиональной медицинской власти. Социологическое исследование взаимодействия «врач-пациент» Изучение взаимоотношений врачей с пациентами в социальных науках все больше фокусируется на понимании способов, с помощью которых медицинское экспертное знание практикует и легитимирует свою власть. Изучив историческую и современную динамику этих процессов во Франции и Западной Европе, Мишель Фуко (Foucault 24 М. Ривкин-Фиш, В. Самохвалов. Сексуальное образование 1973, 1980) и Пьер Бурдьё (Bourdieu 1977, 1990, 1994) предложили теоретические рамки для развития критического взгляда на то, как профессиональная экспертиза становится ключевым каналом так называемой современной (modern) власти3. Фуко утверждал, что приход либеральных демократий в Западную Европу XVIII столетия коренным образом изменил пути проявления власти. Через дискурсы, обещающие гражданам свободу и права, эти режимы минимизировали обычное, открытое применение репрессивной власти над людьми, которое было характерно для предыдущих способов правления. В то время как новый, либеральный способ правления провозглашал полное отсутствие властной иерархии в отношениях между государством и обществом, или, более точно выражаясь, - передачу власти «народу», Фуко показал, как либеральное правление создает новые условия для установления властных отношений. Применение власти стало менее очевидным и менее ощущаемым в повседневной жизни, но отнюдь не исчезло. Создание и использование экспертного знания выступает главной формой дисциплинирования и контроля над людьми. Как индивидуальные тела, так и тело общества стали важными аренами, на которых развертывалось применение знания/власти - не только со стороны государств, но и со стороны экспертов и институтов, учреждающих стандартизацию, нормализацию и порядок. Фуко назвал власть/знание, получаемую через дисциплинирование и контроль над индивидуальными и социальными телами в таких аспектах, как их жизненные циклы и репродуктивные процессы, биовластью. Биовласть стала целью политических режимов и экспертов. С ее помощью они получали право и ответственность для измерения, наблюдения и вторжения в разнообразные сферы жизни с целью улучшения качества как населения, так и индивидуумов во имя общесоциального блага, включая здоровье и благосостояние. Например, экспертные дискурсы часто рассматривали личность («self») как объект предписаний «нормальных» способов поведения, определенным образом проявляемая забота о самом себе вменялась современным гражданам в ответственность. Использование биовласти, таким образом, должно было приниматься не как принуждение, а скорее как нечто выгодное и необходимое 3 Среди работ американских ученых, занимавшихся этой темой, следует упомянуть имеющую марксистские корни критику таких авторов, как Иллиш (Illich 1976) и Наварро (Navarro 1977). 25 Часть 1. Дилеммы сексуального просвещения и практики абортов (Foucault 1980; Lupton 1995; Petersen and Bunton 1997; Lock and Kaufert 1998). Пьер Бурдьё сравнивал разные способы применения власти, а также разные эффекты воздействия «грубой» или, напротив, «харизматичной» власти, влияющие на готовность людей поддерживать status quo. Опираясь на этнографическое исследование, проведенное в Алжире, он описал способы функционирования «грубой» власти, когда должностные лица кричат, бранят и ругают людей для того, чтобы доминировать над ними (Bourdieu 1977: 189–190). Во Франции, напротив, Бурдьё обнаружил более «мягкие» способы функционирования власти, при которых доминирование, осуществляемое с помощью экспертов, принимается добровольно. Важным результатом действия этой власти является добровольное подчинение непрофессионалов властным претензиям экспертов - феномен, который Бурдьё объяснял тем, что первые не распознают стоящую за последними власть государства (Bourdieu 1994). Когда пациенты воспринимают лицензию профессионала как знак его/ее индивидуального таланта и мастерства, они тем самым имплицитно признают легитимность государства как верховного агента экспертизы и ответственности. Государственные лицензии служат для профессионалов своего рода «сертификатом харзимы», превращая человека в добросовестного целителя (Bourdieu 1990: 138, 1994: 11–12). Бурдьё показывает, что лицензия утверждает соответствие данного человека требованиям государственной бюрократии с ее достаточно спорными или, по меньшей мере, неполными критериями экспертных стандартов. С помощью таких процессов, как рутинное нераспознавание механизмов власти, приживаются и воспроизводятся объективные условия неравенства. В российском контексте ситуация была противоположной (Rivkin-Fish 2005). Пациенты изначально ожидают, что врачи равнодушны к их нуждам и всеми силами стараются ускользнуть от ответственности за свою работу. Эти особенности были связаны как раз с принадлежностью врачей к официальной системе здравоохранения, которая, в свою очередь, воспринималась как воспроизведение в миниатюре всей «нашей системы» - делегитимизированного, разрушенного, но все еще влиятельного советского государства. Переворачивая концепт Бурдьё, Ривкин-Фиш утверждает, что в глазах многих российских пациентов лицензии врачей как медицинских экспертов - как свидетельство их связи с государством - не только не вызывали доверия, но, напротив, приводили к навязчивым подозрениям, что они будут воспроизводить 26 М. Ривкин-Фиш, В. Самохвалов. Сексуальное образование негативные практики, ассоциировавшиеся с государственной системой. Их государственные лицензии представляли собой сертификаты, лишенные харизмы. Культурная антропология развивает эту линию исследований с помощью этнографического изучения механизмов, через которые медицинские авторитеты добиваются того, чтобы выглядеть легитимными в глазах женщин и мужчин в разных социальных контекстах. Феминистски настроенные ученые, в частности, ставят вопрос о том, почему женщины подчиняются экспертным предписаниям и медицинским интервенциям, почему они ценят медицинские технологии, несмотря на то что научные дискурсы часто унизительны и дегуманизированы по отношению к женским телам и личностям4. В работах Фуко фигурируют в основном западноевропейский и американский контекст. Исследование Ривкин-Фиш, проведенное в 1990-е гг. (Rivkin-Fish 2005), посвящено тому, как институциональная рамка социалистической системы здравоохранения, связанного с материнством, влияла на реализацию медицинской власти и на переговоры по поводу ее применения. Под влиянием советской патерналистской идеологии формы медицинского доминирования в России были различными: иногда оно принималось добровольно, но часто навязывалось открытыми репрессивными методами, что и привело к широко распространенной подозрительности и недоверию по отношению к официальной системе здравоохранения. Например, врачи часто обвиняли женщин-пациентов и внушали им чувство вины и страха в качестве средства обретения над ними контроля (Humphrey 1983; Field 2007). Даже тогда, когда российские врачи старались внушить пациентам чувство комфорта, демонстрируя им свое внимание и заботу об их благополучии, эта тактика была нацелена на то, чтобы сохранить авторитет и влияние терапевта, а не на то, чтобы достигнуть идеала равенства или изменить властные отношения между врачами и пациентами (что предполагают западные демократические теории). Многие российские женщины стремятся получить доступ к «добросовестной» форме медицинской власти, избегая официальных каналов получения помощи и опираясь на не-бюрократические отношения родства, дружбы или денежного обмена. Достижение желаемых форм медицинской 4 См., напр.: Martin 1987; Ginsburg 1989; Davis-Floyd 1992; Inhorn 1994; Ragone 1994; Fraser 1995; Ginsburg and Rapp 1995; Lock and Kaufert 1998; Rapp 1999; Kahn 2000. 27 Часть 1. Дилеммы сексуального просвещения и практики абортов власти и этически корректных форм заботы связывалось с необходимостью избегания бюрократической власти государства. Социологический анализ медицинской власти, следующий линии Фуко, демонстрирует, что если эксперты в области медицины вмешиваются в вопросы социального характера, то политические и экономические причины болезни отодвигаются в тень (Lock and Kaufert 1998). «Медикализация» социальных проблем препятствует критическому пониманию эксплуатации и подчинения власти теми группами людей, которых они касаются. Однако тотальный портрет «медицины как власти» не исчерпывает разных вариантов, поэтому здесь осуществляется выделение различных типов власти, практикующихся в здравоохранении, и разного воздействия на женщин-пациенток. Изменения, происходящие в системе женского здравоохранения в России в течение 1990–2000-х гг., заставляют тщательно подходить к изучению таких нюансов. Например, позиционирование секса либо как источника опасности и моральных проблем, либо как источника удовольствия людьми, ответственными за просвещение, влияет на определение допустимых практик с точки зрения профессионального авторитета. Если гинекологи часто обвиняют сексуально активную молодежь в безнравственном поведении, то в рамках психологического гуманистического подхода внимание фокусируется на столкновении индивидуальных желаний и социальных запретов. Это позволяет психологам отказаться от обвинения сексуально активных женщин, признавая, что проблемы у них возникают даже при условии «безопасного секса». Институциональный и идеологический контекст сексуального образования Так же как и в большинстве стран мира, в России далеко не безусловно понимается и принимается необходимость сексуального образования для школьников и подростков. Как указывает известный социолог И. Кон, многие представители старшего поколения, как и те, кто выступает против либерализации общества, выражают открытое неприятие инициатив в области сексуального образования5. По мере того 5 И. Кон и Дж. Риордан (Kon and Riordan 1993: 40) приводят следующие данные опросов общественного мнения, проведенные в начале 1990-х гг., 28 М. Ривкин-Фиш, В. Самохвалов. Сексуальное образование как стали накапливаться данные о снижении рождаемости, консервативные и националистические организации все чаще изображают сексуальное образование как спонсируемые из-за рубежа кампании, которые ускоряют вымирание нации, обучая русских детей «отказываться от деторождения» (Медведева и Шишова 2000). Ирония в проведении этих кампаний заключалась в том, что российские программы планирования семьи при этом не продвигали западное понятие «свободы», но скорее подчеркивали необходимость возрождения моральной чистоты, укрепления семьи и проявления сексуальности только в рамках брачных уз. Находясь в контексте неприятия сексуального обpазования, гинекологи и психотерапевты, которые им занимались, оказались уникальной по своей мотивированности группой. В беседах с нами они с энтузиазмом и настойчивостью говорили о своей миссии, считая ее своим призванием6. Специалисты в качестве базы использовали государственные больницы и амбулаторные клиники, в которых работали сами. Вплоть до конца 1990-х гг. преподаватели в сфере сексуального образования осуществляли просветительскую деятельность в близлежащих школах, администрация которых ожидала, что врачи смогут дать учащимся «правильные», авторитетные знания по поводу 6 по поводу желательности уроков полового образования в школах. На вопрос о том, должны ли эти уроки быть включены в расписание для школьников 11–12 лет, положительно ответили 61 % женщин и 58 % мужчин. При этом в группе респондентов моложе 25 лет доля положительных ответов составляла 80 %, а в группе тех, кто старше 60, - только 38 %. Хотя в нашем распоряжении нет более новых исследований на эту тему, весьма агрессивные негативные кампании по поводу полового образования со стороны православной церкви заставляют предположить, что вряд ли доля положительных ответов могла вырасти. Отношение к инициативам можно сопоставить с отношением к общественным службам, занимавшимся просвещением в области здоровья при советском режиме. В то время терапевтам предписывалось вести так называемую просветительскую работу, которой они побаивались, поскольку им приходилось говорить на далекие от медицины темы в контексте идеологически нагруженной «общественной работы». После того как были отменены партийные директивы, касающиеся содержания всех видов обучения, образование в области половой морали больше не ассоциировалось у врачей с «просветительской работой» в советском смысле слова и стало восприниматься некоторыми из них как интересная и нужная деятельность. 29 Часть 1. Дилеммы сексуального просвещения и практики абортов сексуальности. Не имея ни разработанной учебной программы, ни официальных указаний (а также бюджета для поддержки своей деятельности), преподаватели собирали материал, пользуясь своими домашними библиотеками и помощью благотворителей - западных гуманитарных организаций, миссионеров, коммерческих фирм. В некоторых случаях они принимали помощь от международных организаций, борющихся против абортов, таких как «Focus on the Family» и «Human Life International». Идеология поддержки семейных ценностей и духовного обновления способствовала легитимизации работы преподавателей. Международные организации помогали некоторым женским консультациям, финансируя ремонт, покупку расходных материалов, комфортабельной мебели, видеоаппаратуры, а также обильно снабжая литературой и фильмами о вреде абортов. Поэтому экономически в более выгодном положении оказывались те, кто продвигал семейные ценности и антиабортную политику, по сравнению с теми, кто делал акцент на «правах женщин» или их сексуальной автономности. Поскольку публичная критика на протяжении всех 1990-х гг. (и еще более в 2000-е) утверждала, что сексуальное образование, продвигая контрацепцию и тем самым снижая рождаемость, угрожает жизни нации, гинекологи и психологи в своих занятиях сосредоточивались на проблемах укрепления семьи и индивидуальной морали (они сами искренне разделяли эти ценности), и это было важным способом оправдания их деятельности. Гинекологи и утверждение идеи материнской ответственности Многие из лекций, прочитанных в системе сексуального образования, воспроизводили (по меньшей мере, частично) советские дискурсы полового воспитания, или воспитания половой морали. Например, некоторые преподаватели подчеркивали необходимость дисциплинировать «гигиеническое» поведение молодых женщин, призывая их заботиться о своем теле как о средстве будущей репродукции. Сам процесс полового акта и зачатия обычно не описывался, а женское тело позиционировалось как сосуд, судьбой предназначенный для материнства. В этом контексте гинекологи интерпретировали аборт как опасный, поскольку он угрожает потенциальному материнству и этически допускает отказ от потенциальной заботы о ребенке. Гинекологи продолжали традицию советского обвинения женщин, исполь30 М. Ривкин-Фиш, В. Самохвалов. Сексуальное образование зуя стратегии запугивания в пропаганде заботы о здоровье. Этот подход иллюстрируется одним из наблюдений, сделанных Ривкин-Фиш в ходе полевой работы в 1993 г.: в помещении, где пациентки женской консультации ожидали приема врача, на стенах были развешаны цветные фотографии абортированных зародышей. Когда исследовательница спросила зам. директора консультации, почему эти фотографии развесили именно там, где сидели женщины, ожидающие процедуру аборта, та ответила буквально следующее: «Мы надеемся, что они передумают» (Rivkin-Fish 1994). Анастасия Павловна7, женщина около 45 лет, была одним из тех гинекологов, кто активно участвовал в программе сексуального образования в своей клинике в середине 1990-х гг. В лекциях она использовала тактику обвинения и вводила для этого в оборот концепты, которые почерпнула из идеологического багажа глобального движения против абортов. В отличие от традиции советского времени, она описывала зародыш как уже существующую личность и называла аборты убийствами. Беседуя с группой молодых женщин в своей клинике, она, с одной стороны, давала им информацию о том, что в их клинике делают аборты, а с другой - запугивала их, рассказывая им о том, чем «на самом деле» заканчивается эта процедура. Медицинский аборт делается до 12 недель беременности. Ребеночек уже достаточно большой… В 12 недель на микроснимке там уже видно все: головка, тельце, ручки, ножки. И я этой девочке говорю: «Я тебе его не покажу». Потому что он как узник в одиночной камере ждет применения смертного приговора в исполнение. Это ребенок, у которого вся его короткая жизнь - это сплошное страдание, боль, слезы, которых мама не слышит. Этот подход является своего рода отзвуком того дискурса вины, который был общепринятым в пропаганде здорового образа жизни и антиабортной литературе в советскую эпоху, но одновременно Анастасия Павловна использовала риторические приемы, не свойственные советскому материализму и атеизму. Она присваивала зародышу личностные свойства и убеждала слушател

гендерной системы. Если первый подход рассматривает динамическое измерение гендерной культуры - процесс ее создания и воспроизводство в процессе социализации; то вторая концентрируется на гендерном измерении социальной структуры общества. Таким образом, теория социальной конструкции гендера позволяет изучать диахронический аспект культуры, а концепция гендерной системы - синхронический.

Для начала определим понятия, которыми мы пользуемся и которые пока еще не стали конвенциональными в отечественной социологии.

Гендер (gender), который часто называют социальным полом в отличие от биологического пола (sex), рассматривается как одно из базовых измерений социальной структуры общества наряду с классовой принадлежностью, возрастом и другими характеристиками, организующими социальную систему. " Гендер" - это социальный статус, который определяет индивидуальные возможности в образовании, профессиональной деятельности, доступе к власти, сексуальности, семейной роли и репродуктивного поведения. Социальные статусы действуют в рамках культурного пространства данного сообщества. Это означает, что гендеру как статусу соответствует гендерная культура.

Поясним нашу позицию.

Мы солидарны с теми социологами, которые рассматривают гендер как социальный конструкт (Lorber, Farell 1991). В основе данного конструкта лежат три группы характеристик: биологический пол; полоролевые стереотипы, распространенные в том или ином обществе; и так называемый " гендерный дисплей" - многообразие проявлений, связанных с предписанными обществом нормами мужского и женского действия и взаимодействия.

Мы используем здесь понятие " гендер", несмотря на всю сложность использования этого феминистского термина в российском дискурсе. Дискусии об этом термине идут не только здесь, но и в западной литературе (напр., Braidotti 1994). Мы согласны с критикой данного термина проф. И. Коном, однако не считаем возможным заменить термин " гендер" словосочетанием "полоролевые стереотипы" или "полоролевая культура". Гендер не исчерпывается понятием роли или совокупности ролей, предписанных обществом по признаку пола. Именно поэтому И. Гоффман ввел в свое время понятие гендерного дисплея, т.е. множества проявлений культурных составляющих пола (Goffman 1976: 69). Множественные размытые, зачастую незамечаемые культурные коды, проявляющиеся в социальном взаимодействии - суть гендерный дисплей.

Гендер - это измерение социальных отношений, укорененное в данной культуре. В нем есть элементы устойчивости и элементы изменчивости. В каждом обществе, особенно многокультурном и многонациональном, необходимо иметь в виду гендерное разнообразие. Это означает, что предписания и исполнения, соответствующие мужественности и женственности, могут быть различны для разных поколений, разных этнокультурных и религиозных групп, разных слоев общества. Для России такой подход также имеет смысл.

В нашем исследовательском проекте мы представляем ту гендерную культуру, которая воспроизводится среди российского образованного класса крупных городов. Мы придерживаемся теории социальной конструкции гендера и теории гендерной системы. Изложим основные положения названных выше теорий.

Основное положение теории социальной конструкции реальности (и социальной конструкции гендера как ее варианта) заключается в том, что индивид усваивает культурные образцы (паттерны) в процессе социализации, продолжающемся в течение всей жизни. Период первичной социализации связан в основном с бессознательными и пассивными механизмами усвоения культуры, в то время как вторичная социализация предполагает большую включенность когнитивных механизмов и возможность творческого преобразования среды. По данным психологов, гендерная идентичность - константа - формируется у детей в возрасте 5-7 лет, а в дальнейшем идет ее развитие и содержательное насыщение за счет опытов и практик (Spence 1984).

Важнейшим этапом вторичной социализации является возраст между 17 и 25 годами, когда, по словам К.Мангейма, формируется мировоззрение личности и ее представление о собственном предназначении и смысле жизни. Это период юности, в течение которого усваивается опыт поколения. События, пережитые и осмысленные в этом возрасте, становятся базовыми детерминантами ценностной доминанты (Mannheim 1952).

Значимость агентов социализации на разных этапах жизненного пути различна. В период младенчества и детства (первичной социализации) главную роль играют семья, группы сверстников, соответствующие средства массовой информации, школа, "значимые другие". В дальнейшем в период вторичной социализации, когда "уже социализированный индивид входит в новые сектора объективного мира своего общества" (Giddens 1994: 80), особенно значимы образовательные институты (учебные заведения), сообщества, средства массовой информации (Бергер и Лукман 1995: 213). Именно здесь формируется среда, которую восприемлет индивид, с которой он себя идентифицирует и существование которой он поддерживает.

Для нашего подхода чрезвычайно значимо понятие ре социализации. По определению Гидденса, это процесс, в результате которого происходит разрушение ранее усвоенных норм и образцов поведения, вслед за которым идет процесс усвоения или выработки иных норм. Как правило, ре социализация происходит в связи с попаданием в критическую и нерелевантную прежним нормам ситуацию. Такая ситуация может быть связана с вхождением в соответствующую среду в юношеском возрасте. Но для нас особенно важно, что ре социализация, в том числе в отношении гендера, наиболее вероятна в период современной трансформации в России. В процессе ре социализации возникают новые нормы (эмержентные нормы - Turner, Killian 1957), которые регулируют социальное взаимодействие в новых условиях.

Итак, в процессе социализации и ре социализации происходит воспроизводство и развитие гендерной культуры сообщества. Социализация конструирует гендер личности в сообществе, к которому данная личность принадлежит. Изучая социализационные процессы, мы работаем в диахроническом измерении - раскрываем динамику творения и воспроизведения культуры.

Синхронический аспект гендерной культуры мы описываем в терминологии " гендерной системы".

Понятие " гендерная система" включает разнообразные компоненты и по-разному определяется разными авторами. Так, шведская исследовательница Hirdman обозначает гендерную систему как совокупность отношений между мужчинами и женщинами, включая идеи, неформальные и формальные правила и нормы, определенные в соответствии с местом, целями и положением полов в обществе (Hirdman 1991:190-191). " Гендерная система - это институты, поведение и социальные взаимодействия, которые предписываются в соответствии с полом" (Renzetti & Curran 1992:

14). Кроме термина " гендерная система" используется и термин " гендерный контракт". Гендерная система представляет собой совокупность контрактов.

Гендерная система предполагает гендерное измерение публичной и приватной сферы. Она является относительно устойчивой и воспроизводится социализационными механизмами. Так, например, для "классического капитализма" первой половины 20-го века публичная сфера была преимущественно сферой мужской занятости, в то время как частная сфера - женской. Рыночные ценности диктовали примат публичной - мужской индустриальной сферы. При этом приватная - женская - домашняя сфера воспринималась как вторичная, второстепенная по значимости, обслуживающая. Соответственно поддерживалась иерархия ролей в гендерной системе, которая в феминистской теории обычно называется " патриархатной". Базовым гендерным контрактом был контракт "домохозяйки" (housewife) для женщины и "кормильца" (breadwinner) - для мужчины.

В постиндустриальном обществе изменяются ценности культуры, в том числе меняется гендерная система. Постепенно классический базовый гендерный контракт вытесняется - по крайней мере для среднего класса - контрактом "равного статуса" (equal status), в соответствии с которым на смену иерархии патриархата приходит выравнивание положения прав и возможностей мужчин и женщин как в публичной сфере (политика, образование, профессии, культурная жизнь), так и в приватной сфере (ведение домашнего хозяйства, воспитание детей, сексуальность и пр.) (Hirdman 1991: 19-20).

Наша исследовательская задача заключается в том, чтобы изучить как работают диахронический и синхронический подходы к гендерной культуре в российском контексте.

В исследованиях, представленных в данном сборнике, мы интересовались главным образом положением женщины. Мы вполне сознаем, что для реконструкции гендерной культуры необходимо не менее пристальное внимание к положению мужчин и к отношениям гендерного и полового взаимодействия, но мы только в начале пути.

Как конструируется гендерная идентичность образованного класса в России советского периода? Вплоть до самого последнего времени различались воспитательные модели для девочек и мальчиков из интеллигентных семей. Подготовка девочек к будущей роли "работающей матери" осуществлялась как в семье в период первичной социализации, так и в дошкольных детских учреждениях, позднее в школе, в общественных детских организациях (пионерская и комсомольская организации). Постоянно воспроизводилась д войная ориентация - на материнство и связанное с ним супружество, с одной стороны, и на активность в публичной и профессиональной сферах, с другой. Исследования детской литературы (Gerasimova, Troyan, Zdravomyslova 1996), интервью с родителями и воспитателями дошкольных учреждений, биографические интервью указывают на то, что доминирующий образ женственности предполагает то, что мы назвали "квази эгалитарным" стереотипом - вспомогательная, но важная роль на службе и материнское предназначение. Именно это наблюдали женщины в своих семьях, где большинство респонденток говорит о работающих матерях и бабушках; читали сказки, где не столько дом был миром Василисы Прекрасной, но и мир становился ее домом. При этом дискриминирующие паттерны, характерные для всякого индустриального общества, воспроизводились, но в камуфлированном виде. Для советского социализма зафиксировано общественное разделение труда по признаку пола, где женщины были в основном заняты в менее престижных и менее оплачиваемых отраслях, связанных с функцией социальной заботы. Социализация во многом связана с механизмами произвольного и бессознательного усвоения общественных норм, поэтому ее результаты не воспринимаются как дискриминация, если нет обстоятельств, приводящих к ре социализации. Укажем на специфические агенты гендерной социализации в советской России.

Роль семьи оказывается весьма специфичной. Это семья, где, как правило, работают оба родителя, и в которой необходимо исполнение роли бабушки. Бабушка - это не родственник, а определенная функция, которую могут выполнять различные родственники, близкие люди или оплачиваемые няни. Эта роль зафиксирована в мифологеме об Арине Родионовне - няне Пушкина. Бабушка - это мощный фактор воспитания и транслятор традиционной культуры. Мать - это как правило, работающая мать, а отец - часто депривированный субъект.

В формировании образа женственности большое значение до сих пор играет детская литература и детское чтение. Этот тезис для нас чрезвычайно важен, особенно при сравнении с западной культурой, где чтение детям вслух не столь распространенная практика воспитания. То, что читается детям вслух, как показывают исследования, проведенные с нашим участием, воспроизводит разнообразные ролевые стереотипы. Гендерный дисплей однозначно и грубо идентифицирует мужественность и женственность, однако ролевое наполнение не соответствует классически патрархатному разделению ролей. Сильная и доминирующая мать - архаическая богиня и царевна из старинных русских сказок, которая выполняет "мужские роли" и может переодеваться в мужские платья - это героиня русского фольклора (Gerasimova, Troyan, Zdravomyslova 1996; Hubbs 1988).

Детский сад - важный агент социальной конструкции гендера. Это учреждение необходимо для воспроизведения и поддержания гендерной системы России. Методические рекомендации по дошкольному воспитанию и профессиональный ежемесячный журнал "Дошкольное воспитание" могут стать специфическим предметом исследования, так же как установки и практики воспитания. При том, что эксплицитно не существовало никакого дифференцированного воспитания по признаку пола, имплицитно оно присутствовало в детских играх, прежде всего ролевых и сюжетных.

Вторичная социализация в школе и в общественных коммунистических организациях также определяла гендерную систему в России. Особую роль следует уделить в дальнейшем исследовании специфическому "спонтанному" сексуальному воспитанию, агентами которого были сверстники или старшие братья и сестры, но не специалисты и не родители. Это и привело к тому, что И. Кон называет сексистским бесполым обществом (Kohn 1995).

Мы подчеркиваем, что социальная конструкция гендера различна для разных социальных классов (страт), разных этносов и религиозных групп. До сих пор наш исследовательский интерес ограничивается европейской городской Россией и ее образованным классом (интеллигенцией). Однако стоит отметить, что унификационная политика решения "женского вопроса", проводимая советским государством, привела к определенной однородности институтов, обеспечивающих формирование гендерной идентичности в советском обществе.

Мы утверждаем, что в советской культуре доминировал тип гендерного контракта, который можно назвать "контрактом работающей матери" (Rotkirch, Temkina 1996). Этому соответствует и социализационный паттерн работающей матери, и общественное разделение труда, поддерживавшееся политикой партии и государства. Повторим еще раз, что такой гендерный контракт подразумевает обязательность "общественно-полезного" труда в советском обществе и "обязательность" выполнения миссии материнства как женского природного предназначения.

Особенностью советской и постсоветской гендерной системы является сочетание в ней эгалитарной идеологии женского вопроса, квази- эгалитарной практики и традиционных стереотипов.

Исторические традиции

Традиционные идеалы и квази- эгалитарная практика уходят корнями в российскую (предсоветскую) историю. Традиционное доиндустриальное общество бессмысленно описывать в категориях частной и общественной сфер. Это разделение характеризует процесс модернизации. Женщина в традиционном обществе, выполняя роли хозяйки, матери, занимаясь сельскохозяйственным трудом, не выходит при этом за пределы "своего дома" как своего хозяйства. Социальная роль и влияние женщины в традиционном обществе оценивается как чрезвычайно значимая. Рудименты этой роли сохранились в условиях советского типа модернизированного общества.

В России также запаздывало формирование среднего класса, буржуазии и буржуазных ценностей, которые в Европе лежали в основе сочетания практики и идеала домашней хозяйки, разделения сфер жизни по гендерному признаку: общественная публичная (public) = мужская, частная или приватная (private) = женская. (Engel 1986: 6-7, см. также Glikman 1991, Edmondson 1990, Stites 1978). Традиционные образцы гендерного поведения сочетались с модернизированными.

Гендерная система, окончательно сложившаяся в России (СССР) в 30-е годы, соединила радикальные марксистские и традиционные российские ценности. Вовлечение женщины в производство за пределами семьи в сочетании с традиционными ценностями (Clements 1989): 221, 233) легло в основу доминирующего гендерного контракта.

Доминирующий гендерный контракт

В соответствии с наиболее распространенным - доминирующим - гендерным контрактом женщине предписывалось работать и быть матерью. Однако в деятельности вне дома, формально и неформально обязательной для советской женщины, не предписывалось стремления к карьере. Последнее обстоятельство особенно распространялось на женское участие в политической сфере. Политика считалась и считается мужским делом; хотя "нормативно" низкая политическая активность женщин имеет в советском обществе и особые причины. При участии в политике, которое было обеспечено официальными квотами, предполагалось воспроизведение традиционной женской роли - социальной защиты. Вопросы семьи, материнства и детства считались основными в политической деятельности женщин. Таким образом гендерный контракт воспроизводился и на политическом уровне. Такой феномен мы наблюдаем не только в России. В 1960-е годы, когда впервые стало фактом массовое участие женщин в политической деятельности в Скандинавии - "социальное материнство" стало сферой их политической деятельности.

Оценка как второстепенных сфер политической деятельности, за которые несут ответственность женщины, относительна. В современном обществе благосостояния вопросы здравоохранения, социального обеспечения, экологии выдвигаются на передний план. в связи с изменением ценностей постиндустриального общества. Соответственно оказывается, что женщина ответственна за важнейшие сферы.

Специфика гендерного контракта "работающая мать" заключается не только в том, что предполагается участие женщин в общественно полезном труде и контролируемой общественной деятельности, но и в ее роли в приватной сфере социалистического общества. Частная сфера имела особый характер при социализме. Именно она ком пенсировала отсутствие свободной общественной сферы, и именно здесь женщина была традиционно доминирующей. Советский тип модернизации предполагал изменение роли в приватной сфере таким образом, что она являлась личностно чрезвычайно значимой, затруднялся ее контроль со стороны авторитарного государства, и потому она становилась ареной квази-общественной жизни. Роль женщины в советском обществе напоминает ее роль в традиционных аграрных культурах, где гендерная роль традиционна, но важна настолько, что зачастую такую гендерную систему называют матриархатом. Традиционная советская "кухня" - сфера женского доминирования - была символом свободы и интеллектуальной жизни. Особенно ярко это видно в исследовании открытых домов диссидентов (см. Lissyutkina 1993: 276). По словам других исследователей, в условиях государственного социализма значимой была не дихотомия общественное/частное, а дихотомия государство/семья, когда семья являлась эрзацем общественной (публичной) сферы, представляя собой анти-государство и сферу свободы (Havelkova 1993).

Кроме того, в условиях тотального дефицита частная сфера была сферой особой деятельности по организации повседневной жизни, где доминировала система отношений "взятка-блат", система государственного распределения и привилегий отдельных групп. Эта деятельность требовала специальных навыков, организационных и коммуникативных умений, где также очевидно гендерное измерение.

Женский активизм

материнские, и др. Гендерная идентичность, основанная на отказе - явном или скрытом - от традиционной роли, может стать идейным мотивом участия в разнообразных формах феминизма (радикального, эмансипационного, либерального, и др.).

Для изучения культуры (в том числе гендерной), особенно той, в рамках которой исследователи существуют сами, необходим специфический культурно чувствительный инструментарий, который обеспечит как бы "взгляд со стороны". Мы считаем, что одним из таких методов может быть биографическое нарративное интервью. В ходе него рассказчик-респондент представляет нарративы о собственной жизни, где этап за этапом возникают картины практик обыденной жизни. Несомненно, что всякий такой рассказ идеологизирован. Ясно также, что ре социализация предполагает особенное внимание к идеологической окраске рассказа (это очевидно в нарративах феминисток). Тем не менее, если исключить участвующее наблюдение и анализ материально-вещной среды (символов культуры), то анализ текстов таких интервью, особенно нарративов, описывающих конкретные практики, является, пожалуй единственным способом воссоздать уже уходящую культуру.

ЛИТЕРАТУРА

Бергер П. и Т. Лукман. 1995. Социальное конструирование реальности. М.

Айвазова С. 1991. Идейные истоки женского движения в России // "Общественные науки и современность" №4, с. 125-132.

Воронина 0.1988. Женщина в мужском обществе // Социологические исследования. 1988. № 2.

Воронина О. 1990. Женщина - друг человека? Образ женщины в массмедиа // Человек. № 5.

Клименкова Т. 1993. Перестройка как гендерная проблема. В сб.: М. Liljestrom et al. (Eds.) Gender Restructing in Russian Studies. Tampere. Pr. 155-162.

Кон И.О. 1993. Устные лекции в Центре гендерных проблем. СПб.

Посадская А. 1993. Интервью в журнале "Огонек" №38.

Римашевская Н.М. (отв. ред.) 1991. Женщины в обществе: реалии, проблемы, прогнозы. М. Наука.

Римашевская Н.М. (отв. ред.) 1992. Женщины в меняющемся мире. М. Наука.

Braidotti, R. 1994. Nomadic Subjects. N.Y., Columbia University Press.

Clements, B.E. 1989, The Birth of the New Soviet Women. In: Gleason A., ed. et al. Bolshevik Culture. Bloomington. Indiana Univ. Press.

Edmondson, L. 1990. Women and Society in Russia and the Soviet Union. Cambridge University Press, Cambridge.

Engel, B.A. 1986. Mothers and Daughters: Women of the Intelligensia in Nineteenth Century Russia. Cambridge. Cambridge University Press.

Gerasimova, K., Troyan, N.. Zdravomyslova, E. 1996. Gender Stereotypes in Pre-school Children"s Literature. In:

A.Rotkirch and E.Haavio-Mannila (Eds.) Women"s Voices in Russia today. Dartmouth.

Giddens, A. 1994. Sociology. Polity Press.

Glikman, R. 1991. The Peasant Woman as Healer. In:

Clements et al. (Eds.) Russia"s Women: Accomodation, Resistance, Transformation. Berkeley, University of California Press.

Goffman, E. 1976. Gender Display // Studies in Anthropology of Visual Communication. № 3, pp. 69-77.

Havelkova, H. 1993. A Few Pheminist Thoughts. In Funk, N. & Mueller, M. (Eds.) Gender Politics and Post-Communism. N.Y., L: Routledge. Pp 62-74.

Hirdman, Y. 1991. The Gender System. In: T. Andreasen, et al. (Eds.) Moving on. New Perspective on the Women"s Movement. Aarhus Univ. Press. Pp. 208-220.

Hubbs, J. 1988. Mother Russia: The Feminine Myth in Russian Culture. Indiana University Press.

Kohn, 1.1995. The Sexual Revolution. N.Y. The Free Press.

Lissyutkina, L. 1993. Soviet Women at the Crossroads of Perestroyka. In: Funk N., ed. Gender Politics and Post-Communism. N.Y., L: Routledge.

Lorber, S., Fare", S. (Eds.). 1991. The Social Construction of Gender. Sage Publications.

Mannheim, K. 1952. The Sociological Problem of Generations In: Essays on the Sociology of Knowledge. London.

Posadskaya, A. and E. Waters. 1995. Democracy Without Women is not Democracy: Women"s Struggle in Postcommunist Russia. In: A. Base (Ed.) The Challange of Local Feminisms. Wesview Press. Pp. 374-405.

Rotkirch, A., Temkina, A. 1996. The Fractured Working Mother and Other New Gender Contracts in Contemporary Russia //Actia Sociologia. В печати.

Renzetti С. & Curran D. 1992. Women, Men and Society. Boston: Allyn & Bacon.

Spence, J. 1984. Gender Identity and Its Implications for the Concepts of Masculinity and Femininity, - Nebraska Simposium on Motivation, Vol. 32. University of Nebraska. Lincoln and London.

Shiapentokh V. 1989. Public and Private Life of the Soviet People: Changing Values in Post-Stalin Russia. N.Y.:

Oxford Univ. Press.

Stites, R. 1978. The Women"s Liberation Movement in Russia. Princeton University Press.

Turner, R. and L. Killian. 1957. Collective Behavior. Englewood Cliffs.

Преподавание

2012-1996. Европейский университет в С.Петербурге: «Теории социального неравенства и социальной стратификации», «Качественные методы исследования», «Политическая социология», «Исследования россиского гендерного порядка» (факультет политических наук и социологии), “GenderCultureinContemporaryRussia” (IMARES, ‘DoingfieldworkinRussia’ (IMARES)

2001, 2010-2011, 2012 Центр социологического и политологического образования, Москва «Гендерная социология»

2012, 2009, 2008, 2006 – преподаватель магистерской программы Womenstudies. Rosa-Mayreder-College, Венский Университет, Австрия

2011, 2010, 2009, ЕГУ (Вильнюс) курс «Основные традиции социологической мысли», магистерская программа

2010, 2006, 2003, 2001 University of Joensuu, “Gender Issues and Sexual Life in Contemporary Russia” 20 h. course in English, International Study Program “Karelia, Russia and Baltic Area”.

2004-2005 преподаватель факультета Европейских исследований. Университета им. Отто-фон-Герике, г. Магдебург, Германия

2004- преподаватель летней школы по методологии полевых исследований. Иркутск. ЦНСИО

2003 Преподаватель летней школы по гендерным исследованиям, Самарский Государственный Университет

2002. Преподаватель летней школы по гендерным исследованиям в Центральной Азии. Алма-Аты. август.

Исследовательские проекты

2008-2011. Гендерное устройство частной жизни в современной России, поддержка фонда Форда, (со-руководитель)

2008. Венчурный грант ЕУСПб «Транснациональные миграции российских граждан в Чехию и Великобританию: стратегии, контексты, сети», (консультант).

2007-2008. Curriculum Resource Center, CEU , the project “Gender curricula in Russia: informal input and formalization“ (руководительиисполнитель)

2005-2007. «Безопасность, сексуальное и репродуктивное здоровье»,поддержка фонда Карнеги, (со-руководитель и исполнитель)

2007-2007«Дискриминация женщин в области репродуктивных прав в современной России: вспомогательные репродуктивные технологии», поддержка фонда Г.Белля (консультант)

2006-2008 «Гендерная дискриминация и домогательства», поддержка Фонда Форда (консультант)

2004-2006 «Новый быт»: формы семейной организации и изменения домашнего пространства» (поддержка Финской АН), руководитель

2004-2005 «Сексуальные и репродуктивные практики в России: свобода и ответственность (С.Петербург, начало 21 века)», поддержка фонда Форда, (со-руководитель и исполнитель).

2005-2006 «Условия и возможности для обеспечения профессиональной безопасности работников секс-бизнеса Санкт-Петербурга»,поддержка IHRD, (консультант);

2005-2007 – эксперт по социальной истории в Окружном Суде шт. Калифорния, США (дело Ю Михеля)

Публикации

РЕДАКТОР

Здоровье и интимная жизнь: социологические подходы. Сборник статей под редакцией Е. Здравомысловой, А. Темкиной ЕУСПб: Изд-во ЕУСПб, 2012

2010-н.в. Глобальный диалог/ GlobalDialogue– бюллетень МСА - региональный редактор. См. http://www.isa-sociology.org/global-dialogue/

Практики и идентичности: гендерное устройство Под ред. Здравомысловой Е, В.Пасынковой, О.Ткач, А. Темкиной. СПб: ЕУСПб 2010

Здоровье и доверие: гендерный подход к репродуктивной медицине: Сборник статей / под ред. Е Здравомысловой и А Тёмкиной.- СПб.: Издательство ЕУСПб, 2009. (Труды факультета политических наук и социологии; Вып. 18).

Новый быт в современной России: гендерные исследования повседневности Под ред Е.Здравомысловой, А.Роткирх, А.Темкиной СПб Изд-во ЕУСПб. Труды факультета политических наук и социологии. 2009 Вып. 17.

Российский гендерный порядок: социологический подход, Коллективная монография. Кол. монография. под ред. Е Здравомысловой и А Тёмкиной.СПб: ЕУСПб. 2007 (Труды факультета пол. наук и социологии вып.12)

R. Miller, R. Humphrey, E. Zdravomyslova (Eds.) Biographical Research in Eastern Europe. Altered Lives and broken biographies. Ashgate. L2002

В поисках сексуальности: Сборник статей. СПб.: Изд-во Д.Буланин. под ред. Е Здравомысловой и А Тёмкиной. 2002

Хрестоматия феминистских текстов. Переводы. СПб: Изд-во Д.Буланин. 2002 под ред. Е Здравомысловой и А Тёмкиной.

Гендерное измерение социальной и политической активности в переходный период. СПб: ЦНСИ. под ред. Е Здравомысловой и А Тёмкиной. 1996

Избранные публикации

Как распорядиться «материнским капиталом» или граждане в семейной политике.(соавт. А.А БОРОЗДИНА Е.А., ЗДРАВОМЫСЛОВА Е.А., ТЕМКИНА). СоцИс 2012 №07

Making and managing class: employment of paid domestic workers in Russia / Anna Rotkirch, Olga Tkach & Elena Zdravomyslova. In: Rethinking class in Russia / edited by Suvi Salmenniemi. Farnham: Ashagate

Екатерина Бороздина, Елена Здравомыслова, Анна Темкина (2011) Материнский капитал: социальная политика и стратегии семей . «Гендерная страница», Интернет-проект фонда им. Генриха Белля. http://genderpage.ru/?p=481

Доверительное сотрудничество во взаимодействии врача и пациентки: взгляд акушера-гинеколога. (в соавт. С Темкиной А.) В: Здоровье и интимная жизнь. Социологические подходы. ЕУСПб Сб. статей / Под ред. Е. Здравомысловой и А. Темкиной. Сс. 23-53

О значении позднесоветской феминистской критики (диалог со Светланой Ярошенко)/ Женский проект. Метаморфозы диссидентского феминизма во взглядах молодого поколения России и Австрии. Алетейя. Cc.42-53

Working Mothers and Nannies: Commercialization of Childcare and Modifications in the Gender Contract // Anthropology of East Europe Review 28(2) Fall 2010.Pp. 200-225

Культурный андеграунд 1970х годов/ (Ред. Фирсов Б.М.) Разномыслие в СССР и России (1945-2008). СПб: Изд-воЕУСПб.Сс.131-158

"What is Russian Sociological Tradition? Debates аmong Russian Sociologists". In: The ISA Handbook of Diverse Sociological Traditions. Ed. by S. Patel. Sage. Pp.140-151

Ленинградский “Сайгон” - пространство негативной свободы // НЛО, N100

Политика идентичности правозащитной организации «Солдатские матери Санкт-Петербурга»/ Общественные движения в России. Точки роста, камни преткновения (ред Романов П., Ярская-Смирнова Е.). М. ООО «Вариант».ЦСПГИ

Гендерное гражданство и абортная культура. В: Здоровье и доверие. Под ред. Здравомысловой Е.А., Темкиной А. А. СПб. ЕУСПб:108-135

Здравомыслова Е, Роткирх, А. Темкина А. Введение. Создание приватности как сферы заботы, любви и наемного труда. / Новый быт в современной России: гендерные исследования повседневности Под ред Е.Здравомысловой, А.Роткирх, А.Темкиной СПб Изд-во ЕУСПб. Труды факультета политических наук и социологии. Вып. 17. 7-30

Няни: коммерциализация заботы / Новый быт в современной России: гендерные исследования повседневности Под ред Е.Здравомысловой, А.Роткирх, А.Темкиной СПб Изд-во ЕУСПб. Труды факультета политических наук и социологии. Вып. 17.Cc. 94-136

Е.А. Здравомыслова: «Моя профессиональная жизнь характеризуется «счастливым браком» гендерных исследований с качественной методологией» (Интервью Б.З. Докторова с Е. А. Здравомысловой)//Телескоп №6

A.Temkina and E. Zdravomyslova. Patients in Contemporary Russian

Reproductive Health Care Institutions: Strategies of Establishing Trust // Demokratizatsiya. V.3. N.3. Pp 277-293

Review article on ‘Women and Citizenship in Central and Eastern Europe’. Ed. by J. Lukić, J. Regulska, D. Zavirśek. Ashgate 2006 // International sociology vol.23, N.5. September. Pp.706-710

Няни в условиях изменения гендерного контракта: коммерциализация и профессионализация заботы / Социальная политика в современной России: реформы и повседневность/ Под редакцией П. Романова и Е.Ярской-Смирновой. М.: ООО «Вариант», ЦСПГИ. Сс320-348.

Anna Rotkirch, Anna Temkina, and Elena Zdravomyslova

Who Helps the Degraded Housewife? Comments on Vladimir Putin"s Demographic Speech European Journal of Women"s Studies 14: 349-357.

Soldiers’ Mothers Fighting the Military Patriarchy In: I.Lenz, Ch.Ullrich and B.Fersch (eds.) Gender Orders Unbound? Barbara Budrich Publishers, Oplanden&Farmington Hills. Pp.207-228

Российский гендерный порядок: социологический подход. ЕУСПб: редактор и автор статей

Gender and Women’s Studies in Contemporary Russia // Marlen Bidwell-Steiner, Karin S. Wozonig (Hg.): A Canon of Our Own? Kanonkritik und Kanonbildung in den Gender Studies. Wien, Innsbruck: Studienverlag 2006 (=Gendered Subjects III). (coauthored)

Гегемонная маскулинность. Автобиография героя и комментарии // Беспредельная социология. / Под ред. О. Паченкова , М. Соколова , Е. Чикадзе . СПб: ЦНСИ. C. 15-33.

Gendered Citizenship in Soviet and Post-Soviet societies. // Vera Tolz and Stephanie Booth (eds.), Gender and Nation in Contemporary Europe (Manchester: Manchester. UniversityPress, 2005)..(coauthored)

"Солдатские матери": Мобилизация традиционной женственности //Политическая наука: Идентичность как фактор политики и предмет политической науки: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Ред. и сост. Малинова О.Ю. М.: ИНИОН РАН. С.39-65.

Здравомыслова Е., Белозерова Ю. Детский лейкоз как социальный диагноз // Гендерное устройство. Социальныеинститутыипрактики. Ред. ЧерноваЖ. ЕУСПб, СПб

Здравомыслова Е.А., Темкина А.А. Структурно-конструктивистский подход в гендерных исследованиях //Социология гендерных отношений. М.РОССПЭН. Под ред. О.А.Хасбулатовой. Сс. 80-98

Здравомыслова Елена, Ткач Ольга. Генеалогический поиск как приватизация прошлого // Пути России: существующие ограничения и возможные варианты / Под общ. ред. Т.Е. Ворожейкиной. М., МВШСЭН. С.197-205.

Здравомыслова Елена, Ткач Ольга. Генеалогический поиск в современной России: реабилитация "истории" через семейную "память" // Ab Imperio.№3. С.383-407.

Гендерное гражданство в Советской России: практики абортов / Развитие государства благосостояния в странах Северной Европы и России: сравнительнгая перспектива. Под ред. Григорьевой И., Килдал Н., Кюнле С., Мининой В. СПб.: Скифия-Принт. С. 179-196.

"Happy Marriage" of Gender Studies and Biographical Research in Contemporary Russian Social Science. / In: I.Miethe,C.Kajatin, J.Pahl (Hg.) Geschlechterkonstruktionen in Ost und West. Biografische Perspektiven. Lit Verlag Muenster. Pp. 75-95 (co-authored)

Self-identity Frames in the Soldiers" Mothers Movemenet in Russia. / Ed. by R.Alapuro, I.Liikanen and M.Lonkila. Beyond Post-Soviet Transition. Kikimora. Publications. Helsinki.. Pp. 21-41

Государственное конструирование гендера в советском обществе // Журнал исследований социальной политики Т. 1. № 3-4 (всоавт.)

The Late Soviet Informal Public Realm, Social Networks and Trust // (Ed. by H.Schrader) Trust and Social Transformation. LIT Verlag, Muenster. Pp. 103-123. (coauthored with V. Voronkov)

Introduction: Biographical Research and Historical Watersheds (coauthored) // R. Miller, R. Humphrey, E. Zdravomyslova (Eds.) Biographical Research in Eastern Europe. Altered Lives and broken biographies. Ashgate. L. Pp. 1-26

Institutionalization of Gender Studies in Russia: Issues and Strategies //Gender in Teaching and Didactics. Frankfurt: Perelang. P. 161-176 (coauth)

The Café Saigon Tusovka : One Segment of the Informal-public Sphere of Late Soviet Society // R. Miller, R. Humphrey, E. Zdravomyslova (Eds.) Biographical Research in Eastern Europe. Altered Lives and broken biographies. Ashgate. L.

The genealogical Search Initiative and its Soviet Legacy. In: Ed. by. G.Skapska. The Moral Fabric in Contemporary Society// The Annals of the International Institute of Sociology. New Series. Vol.9 Brill. Leiden-Boston/ Pp. 103-119

Diskurse der Selbstinterpretation im zeitgenossiscgen Russsland: die fenealogische Suche // M. Ritter und B. Waltendorf (Hrg.) Giessener Abhandlungen zur Agrar-und Withschaftsforschung des Eirupaischen Ostens. Band 223. Duncker & Humbolt. Berlin.

Feministische Ubersetzung in Russland, Anmerkungen von Koautoren // Russische Kultur und Gender Studies / E.Cheaure und C.Heyder (Hrs.). Osteuropaforschung. Band 43. Berlin Verlag. P. 15–34 (coauthored).

The Informal Public in Soviet Society: Double Morality at Work // Social Research. 2002. Vol. 69. № 1 (Spring). P. 49–69. (coauthored)

Кризис маскулинности в позднесоветском дискурсе // О муже(N)ственности: Сборник статей. Сост. С.Ушакин. М.: НЛО. 2002. C. 432-451 (в соавторстве)

Hypocritical Sexuality // Education and Civic Culture in Post-Communist Countries. Ed. by S.Webber abd I.Liikanen. Palgrave. P. 142-150

Die Krise der Mannlichkeit im Alltagsdiskurs. Wandel der Geschlechterordnung in Russland // Berliner Debatte Initial. 12: 4. S.78-90 (coauthored)

Институционализация гендерных исследований в России // Гендерный калейдоскоп. Курс лекций. Под ред. М.Малышевой. М.: Academia. С. 33-51 (в соавторстве)

Социальное конструирование гендера: феминистская теория // Введение в гендерные исследования. Ч.1: Учебное пособие / Под ред. И.Жеребкиной – Харьков: ХЦГИ; СПб: Алетейя. С. 147-173 (в соавторстве)

Феминистская критика эпистемологических оснований социологии: перспективы социологии гендерных отношений // Введение в гендерные исследования. Ч.1: Учебное пособие / Под ред. И.Жеребкиной – Харьков: ХЦГИ; СПб: Алетейя. С. 174-196 (всоавторстве)

Scripts of Men’s’ Heavy Drinking // Idantutkimus, The Finish Review of East-European Studies, #2: 35-52 (co-authored)

Civic Initiatives: Soldiers’ Mothers Movement in Russia / in H. Patomaki (Ed.) Politics of Civil Society: A Global Perspective on Democratisation. NIDG Working Paper 2, Helsinki: 29-42

Cultural Paradigm of Sexual Violence // Models of Self. Russian Women’s Autobiographical Texts. Lijestrom M., Rosenholm A, Savkina I (eds). Kikimora Publ. Series B: 18. Helsinki.

Die Feministinnen der ersten Stunde im heutingen Russland: Ein Portraet vor dem Hintergrund der Bewegung / in: I.Lenz, M.Mae, K.Klose (Hg.) Frauenbewegungen weltweit. Leske+Budrich, Oplanded. S. 51-75.

ОРГАНИЗАЦИЯ КОНФЕРЕНЦИЙ И СЕМИНАРОВ

Конференция «Материнский капитал: реализация демографической политика Петербурга» ЕУСПб 2012 (организатор, докладчик)

4-я Международная конференция РАИЖИ Частное и общественное: границы, наполнение, политики интерпретации. Руководитель секции «Политики конструирования женского здоровья» Ярославль 2011

Конференция по проекту Гендерной программы "Гендерное устройство частной жизни в российских регионах" (руководители Елена Здравомыслова, Анна Темкина), поддержанному Фондом Форда. Январь 2010

Член оргкомитета международной конференции «российский гендерный порядок? Искусство, литература, массовая культура» СПГУ философкий факультет Кафедра культурологи 2011

Член оргкомитета международной конференции «Молодежные солидарности 21 века: старые имена - новые стили/ пространства/практики». 20-22 августа 2010 года Ульяновск

Панель на ВДНХ «Гендерное устройство частной жизни в российских регионах» декабрь ЕУСПб 2009

Семинар «Гендерное устройство частной жизни в России» Стрельна 1-2 03 2009, Казань 19-20 09

Конференция «Сексуальное и репродуктивное здоровье в современной России: риски и безопасность». 2000-е годы, ЕУСПб 2007

4-я конференция “Гендер и сексуальность”, ЕУСПб, СПб, 2000

Международная конференция “Женские стратегии и политика в странах переходного периода”, Невский институт языка и культуры, ЕУСПб, СПб, 2000

3-я конференция “Современные гендерные отношения в России: исследования конца 90- годов”, ЕУСПб, СПб, 2000.

2-я конференция “Гендерные исследования” в рамках RCC, ЕУСПб, 1999

1-я конференция по проблемам методологии гендерных исследований, ЕУСПб. 1998

ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ПРОЕКТЫ /ГРАНТЫ

«Материнский капитал: реализация демографической стратегии РФ», руководитель, поддержка фонда Белля, 2011

«Профессиональная мобильность и баланс гендерных ролей» выпускников гендерной программы ЕУСПб, координатор 2010

Исследовательский проект « Новые формы организации отношений в гетеросексуальных парах молодого поколения» (2009), руководитель, продержка фонда Белля

Исследовательский проект гендерной программы ЕУСПБ «Гендерное устройство частной жизни в России» (2008-2011), руководитель, поддержка фонда Форда

Curriculum Resource Center, CEU , the project “Gender curricula in Russia: informal input and formalization“ . 2007-2008

«Дискриминация женщин в области репродуктивных прав в современной России: вспомогательные репродуктивные технологии» консультант 2006-2007 (поддержка фонда Белля)

«Новый быт»: формы семейной организации и изменения домашнего пространства» (поддержка Финской АН), руководитель 2005-2007

“Гендерные исследования в транснациональном контексте»» (поддержка Norfa) 2005-2007

Non-Traditional Threats to Russia"s Security (2005-2006)», грантCarnegie Corporation of New York B7819, полученсовместнофакультетомПНиСЕУСПиДжоржтауном(Georgetown University). Осуществляется коллективныйподпроект «Health and (In)Security in Russia: Discourses and Practices of Health Care ». (Reproductivehealthandsexuality) 2005-2006

Руководство коллективным проектом «Сексуальные и репродуктивные практики в России: свобода и ответственность (С.Петербург, начало 21 века)» (Гендерная программа ЕУСПб, фонд Форда) 2005 – 2007

ИсследовательскийпроектCombining efforts to provide Occupation Safety of sex-workers. (The case of Saint Petersburg). January 2005- January 2006 Under support of The International Harm Reduction Development -IHRD program of the Open Society Institute (OSI) ", New York, научныйконсультант2005- 2006

Индивидуальный грант фонда МаКартуров “Гендерная социализация в российском обществе” 2002 – 2004

Задача данной главы заключается в том, чтобы представить социологические основания одного из феминистских подходов, получившего название теории социального конструирования гендера.

Сначала данный подход будет рассмотрен как феминистская критика эссенциализма в интерпретации полов и как когнитивная практика феминистского движения, затем будут проанализированы его теоретические основания и основные положения.

Социальное конструирование гендера как феминистская критика

В «Энциклопедии феминизма», опубликованной в 1986 году, социальный конструктивизм определяется в самом общем виде как “представления, что статус женщины и кажущееся естественным различие между мужским и женским не имеют биологического происхождения, а, скорее, являются способом интерпретации биологического, легитимным в данном обществе» (Tuttle 1986: 305).

Положение о том, что отношения между полами социально сконструированы, основано на отрицании биологического детерминизма. Сторонники теории социального конструирования гендера подвергают сомнению тот факт, что отношения, складывающиеся между полами в обществе, являются дериватами принадлежности к биологическому полу, что все социальное биологически фундировано и поэтому считается естественным и нормальным. Тем самым они критикуют внеисторизм и эссенциализм (сущностную неизменность) сложившихся отношений между полами и социальными группами, различающимися по биологическим признакам.

Феминистские сторонники социального конструктивизма развивают свой подход в оппозиции к нескольким группам взглядов. Во-первых, они оппонируют так называемой позиции «здравого смысла», во-вторых, основному руслу социальной теории, в-третьих, тем направлениям феминистской мысли, которые мыслят гендер как культурные корреляты биологического пола. Феминистская критика представляет собой один из аспектов когнитивной практики женского движения 2-й волны, целью которой является объяснение несправедливости существующего гендерного порядка и выработка средств для его изменения.

Итак, феминистская теория, во-первых, оппонирует здравому смыслу биологического детерминизма или фундаментализма. Природа человека, как известно доминирующему до сих пор здравому смыслу, носит двойственный характер, иными словами “все на свете делится на мужское и женское”. Моральная дихотомия полов (Goffman 1997а) признается как последнее основание разделения всей социальной реальности на мужскую и женскую не только в сфере биологического воспроизводства, но и в сфере культурного и социального (вос)производства.

В обыденных представлениях «анатомия – это судьба», следовательно, в основании культурной интерпретации пола, возраста, этничности содержится некая биологическая сущность, аскриптивный (предписанный) статус. Половые роли сконструированы; и мужчины, и женщины создаются, ими не рождаются – отстаивают критики парадоксальный для эссенциалистов тезис. Утверждается, что не существует ни женской, ни мужской сущности. Биология - не есть судьба ни для мужчины, ни для женщины (ни для всякого иного - ребенка, старика) - нет заданного изначально и навеки предопределенного женского/мужского вопреки предположениям «здравого смысла». Все мужское и женское, молодое и старое создано в разных контекстах, имеет разные лица и наполнено различным содержанием опыта и смыслами.

Сторонники теории социального конструирования гендера выступили, во-вторых, как критики основного русла социологических теорий, большинство из которых эксплицитно или имплицитно содержит эссенциалистсткие предпосылки трактовки отношений между полами. Поясним это на примере таких классических направлений социальной теории, как марксизм, структурный функционализм и драматургический интеракционизм.

Логика марксистской социологии при всех вариантах приводит исследователей к утверждению, что гендерные отношения, т.е. отношения между полами, - это один их аспектов производственных отношений, которые мыслятся как отношения эксплуатации. При этом разделение труда между мужчиной и женщиной рассматривается как первичное, необходимое для существования человеческого рода. «Вместе с этим (ростом потребностей – ЕЗ, АТ) развивается и разделение труда, которое вначале было лишь разделением труда в половом акте, а потом – разделением труда, совершавшимся само собой или «естественно возникшим» благодаря природным задаткам (например, физической силе), потребностям, случайностям» (Маркс, Энгельс 1955: 30)

Э. Дюркгейм связывает изменение положения полов с общественным разделением труда и развитием цивилизации. В результате социального развития, считает Дюркгейм, «один из полов завладел эмоциональными функциями, а другой – интеллектуальными» (Дюркгейм 1991: 61). В основании диссоциации функций находятся «дополняющие друг друга – (т.е. природные – ЕЗ, АТ) различия» (там же 58).

Колоссальное влияние на осмысление отношений между полами в социологической мысли имели труды Т.Парсонса, особенно совместная монография Парсонса и Бэйлза (Parsons, Bales 1955, Parsons 1949). Этот подход стал парадигмальным, получив название поло-ролевого. Согласно ему, женщина выполняет экспрессивную роль в социальной системе, мужчина – инструментальную. Экспрессивная роль означает, говоря современным языком, осуществление заботы, эмоциональной работы, поддержание психологического баланса семьи. Эта роль является монополией домашней хозяйки, относится к сфере ответственности женщины. Инструментальная роль мужчины заключается в регуляции отношений между семьей и другими социальными системами, это роль добытчика и защитника. Типы ролевого поведения определяются социальным положением, ролевые стереотипы усваиваются в процессе социализации и интериоризации норм, или ролевых ожиданий. Правильное исполнение роли обеспечивается системой поощрений и наказаний (санкций), положительных и отрицательных подкреплений. При этом исходным основанием поло-ролевого подхода является имплицитное признание биологического детерминизма ролей, отсылающее к фрейдистскому представлению о врожденных мужском и женском началах.

Поло-ролевой подход оказался настолько востребованным в социологии, что и в его рамках, и за его пределами вплоть до настоящего времени используются понятия мужской и женской роли. Данный подход стал общим местом научных и повседневных обсуждений мужского и женского. Как указывает австралийский социолог Р. Коннелл, биологическая дихотомия, лежащая в основе теории ролей, убедила многих теоретиков в том, что отношения полов не включают измерения власти, «женская» и «мужская» роли молчаливо признаются равнозначными, хотя и разными по содержанию (Коннелл 2000: 262).

Драматургический интеракционизм И.Гофмана считается источником социально-конструктивистской интерпретации гендерных отношений. Однако и в его работах можно усмотреть эссенциалистские тезисы. Половые различия, рассматриваемые им на уровне социального взаимодействия, воспринимаются как выражение естественной половой сущности индивидов. «Гендерная игра», осуществляемая в социальных взаимодействиях, становится «естественным» проявлением сущности (биологического пола) актеров, которая организована социально. Половые различия наделяются социальным смыслом в соответствии с принципами институциональной рефлексивности (Goffman 1997а, 1997б). Гендерная институциональная рефлексивность рассматривается как встроенность гендерных стереотипов во все институты общества.

Итак, до распространения феминисткой критики в 70-е годы, интерпретация полов в социологии в своем основании так или иначе содержала эссенциалистские принципы. Это касается и марксистской социологии, и структурно-функционального анализа, и социологии микроуровня. Социология практически всегда включала в свое поле рассмотрение отношений полов, которое зависело от общего теоретического подхода, пол при этом интерпретировался как аскриптивный (приписанный) статус.

Феминистский гендерный подход сформировался как критика представлений классической социологии о природе отношений между полами. В его рамках статус пола перестает быть аскриптивным. Гендерные отношения рассматриваются как социально организованные отношения власти и неравенства. Именно в рамках социально-конструктивистского подхода было сформулировано такое понимание гендерных отношений и определен предмет гендерных исследований.

Как указывает немецкая исследовательница Р.Хоф, гендерные исследования задаются прежде всего вопросом о значении, которое приписывается различиям между мужчинами и женщинами. Исследователи отрицают наличие причинной зависимости между мужской и женской анатомией и определенными общественными ролями, которая принимается как естественный порядок вещей. Общественная организация, в которой мужчины и женщины играют определенные роли, не может быть понята без анализа соответствующих властных систем (Хоф 1999: 42).

Кроме того, социальные конструктивисты оппонируют предшествующей феминистской мысли, противопоставляющей гендер полу как культурное - биологическому. Тезис о том, что «женщиной рождаются» подвергается критике уже Симоной де Бовуар в работе «Второй пол» (1949 г) (Бовуар 1997). Однако в феминистской литературе вплоть до начала 70-х годов доминировало представление о том, что гендер является культурным коррелятом пола, в основании которого находятся природные (анатомические) характеристики. В контексте различения пола и гендера считалось, что гендерная константа формируется у ребенка к пятилетнему возрасту. Дальнейшая социлизация заключается лишь в обогащении базовой роли соответствующими опытами, посредством чего гендерная константа воспроизводится и укрепляется. Гендерная идентичность становится личностным атрибутом, который фиксируется и остается неизменным и неотчуждаемым. В этом смысле гендерная константа может быть с успехом уподоблена биологическому полу. Если гендер достигнут к пятилетнему возрасту и дальше уже не изменяется, то по существу он функционирует как аскриптивный статус.

Под влиянием социально-конструктивисткой феминистской критики происходит проблематизация анатомических и других биологических оснований пола Сомнение в том, что пол и гендер различаются как приписанный и достигаемый статусы приводит к новой интерпретации этих понятий. Гендер определяется как причина и результат повседневных взаимодействий, которые контролируются обществом.

Биологический детерминизм представляется феминисткам неприемлемым по политическим мотивами. Теория как когнитивная практика движения ориентируется на социальные изменения, т.е. на изменения гендерной стратификационной системы. Социальная теория призвана предоставить обоснование изменения гендерного порядка и соответствующих коллективных действий.

Социальный конструктивизм стал той теорией, на основании которой стали концептуалироваться различия между разными категориями женщин и мужчин. Во второй половине 80-х годов в рамках женского движения был подвергнут сомнению доминирующий тогда феминистский дискурс - дискурс общности женского опыта страдания или дискурс женского универсализма. Декларация женской общности, выражаемая обращением “сестры” и категорией женщина, была поставлена под сомнение. На этом этапе вызов доминирующей феминистской позиции был обусловлен активизацией в движении и дискурсе цветных женщин, в том числе и чернокожих американок. Они определили весь предшествующий феминистский дискурс как обсуждение белыми женщинами, принадлежащими к среднему классу, своих проблем, не связанных с опытом женщин других этнических, социальных, религиозных групп. Частные опыты, утверждали они, имеют локальный характер, его генерализация всегда приобретает идеологический смысл. Приписывание всем женщинам опыта американок, принадлежащих среднему классу, интерпретируется как попытка белых женщин элиты утвердить свое дискурсивное господство над разного рода меньшинствами.

В ответ на доминирующий феминистский дискурс возникают национальные, локальные и этнические феминизмы. Иллюстрацией этой позиции является высказывание афро-американской феминистки белл Хукс, которая утверждает, что в большинстве текстов, написанных белыми женщинами по женскому вопросу, начиная с XIX-го века и до сих пор, авторы пишут о людях (вообще), а имеют в виду белых людей, при этом говорят «женщины», но имеют в виду белую женщину. Соответственно, термин «черный» часто употребляется у них как синоним «черных мужчин». В монографии «Феминистская теория: от края к центру» в 1984-м году белл хукс приходит к заключению, что в США белые мужчины являются угнетателями белых женщин, но белые мужчины и женщины одновременно являются угнетателями черных (bell hooks 1984, см. также белл хукс 2000) , т.о., система господства конструируется и воспроизводится на разных уровнях в рамках одной расы и между расами.

В основе нового представления цветных феминисток о гендерных отношениях лежит опыт депривации (обездоленности) определенных групп женщин, который не вписывался в сложившуюся парадигму. Меньшинства феминистского движения (цветные) оказались немыми, лишенными голоса в дискурсе феминизма. Политически осознанное переживание и осмысление несправедливости становится сильнейшим стимулом для формирования нового теоретического подхода. Единственная возможность стать видимыми и слышимыми для других женщин заключалась в переосмыслении теоретических оснований той концепции, которая оставила их опыт за пределами публичного дискурса, который, по Ю.Хабермасу является дискурсом о справедливости и правах человека.

Итак, задачей новых сил феминистского движения конца 80-х годов становится анализ значений, приписываемых различиям мужского и женского в разных контекстах, и анализ отношений власти, которые создаются социальными взаимодействиями.

Исследователи осознали необходимость прояснить основания существующих гендерных отношений, ответить на вопрос, как возможны гендерные отношения в данном обществе, каким образом они создаются, принимая вид естественных и имманентно присущих индивиду, группе, социуму. Если признать, что гендер сконструирован как общественные отношения властного взаимодействия, то можно поставить вопрос об изменении данных отношений. То, что встроено в социальный порядок, может быть не только проанализировано, но также подвержено сомнению и перестроено.

Теория социального конструирования гендера как всякая феминистская теория, содержит политический мотив и ориентирована на политический результат. В этом смысле мы можем считать ее идеологией – т.е. ориентацией на социальные изменения. Сторонники этого подхода, в частности, американская исследовательница Д.Лорбер, утверждает, что необходимо построение нового социального порядка, потому что социальный порядок, существующий в настоящее время, пронизан гендерными отношениями неравенства и базируется на них (Lorber, Farrell 1981). Социальный порядок будущего должен быть основан на принципе гендерного равенства. Это означает, что различия, в том числе и между полами, перестанут реализовываться как иерархические, как предполагающие разный статус, разные возможности.

Основные источники и основные положения теории социального конструирования гендера

Для прояснения сути той или иной специальной теории надо показать ее место в поле современной социологии. Социально-конструктивистская интерпретация гендерных отношений не является автономной, она вырастает из более широкого пост-классического социологического дискурса. Можно выделить, по крайней мере, три социологические теории, которые стали питательной почвой формирования данного феминистского исследовательского направления.

1). Социально-конструктивистский подход П.Бергера и Т.Лукмана

Основной тезис теории П.Бергера и Т.Лукмана, изложенный в работе 1966 года «Социальное конструирование реальности» (Бергер, Лукман 1995), сводится к следующему. Социальная реальность является одновременно объективной и субъективной. Она отвечает требованиям объективности, поскольку независима от индивида. С другой стороны, социальную реальность можно рассматривать как субъективный мир, потому что она постоянно созидается индивидом.

Американский социолог Бергер и немецкий социолог Лукман в середине 60-х годов поставили под сомнение господствующую американскую социологическую парадигму - парсонсианское представление о том, что есть социологическое по-знание. Основой социологии как таковой они объявили социологию знания, что отражено в подзаголовке книги: трактат по социологии знания. Социология знания возникла в 20-е годы и рассматривалась, прежде всего, как изучение социального происхождения идей, концепций и теорий (Sheler 1960). Бергер и Лукман, вслед за К.Манхеймом (1994), расширяют это понимание. Они заземляют саму трактовку знания: для них сфера знания - это не только высокие сферы теоретических концептов, но и обыденное знание, т.е. весь тот запас навыков, опытов и стереотипов, которым оперирует человечество в мире повседневности. Таким образом интерпретированная социология знания суть социология per se, поскольку ее предметом оказывается происхождение и механизмы создания того опыта и того социального порядка, который имеет место быть.

В феминистском дискурсе эта теория получает сильные позиции во второй половине 80-х годов. Феминистские исследователи ставят перед собой ту же самую задачу, что и авторы указанного выше трактата. Гендер для них - это повседневный мир взаимодействия мужского и женского, во-площенный в практиках, представлениях, предпочтениях бытования. Гендер - это системная характеристика социального порядка, от которой невозможно избавиться, от которой невозможно отказаться - она постоянно вос-производится и в структурах сознания, и в структурах действия и взаимодействия. Задача исследователя – выяснить, каким образом создается мужское и женское во взаимодействии, в каких сферах и каким образом оно поддерживается и воспроизводится.

Рассмотрим аргументы в пользу нового подхода. С чем связано сомнение в том, что пол является врожденным и неизменным, что человека, который родился, можно однозначно приписать к тому или иному полу? Одним из вызовов такой позиции является гомосексуализм и не столько сама практика гомосекусуальных отношений, сколько изменение дискурса об однополой любви. Второй вызов - это обсуждение проблемы транссексуалов. Третий вызов связан с осмыслением новейших биологических исследований, согласно которым однозначное приписывание пола по хромосомным и генетическим признакам является затрудительным. Все явления, прежде рассматривавшиеся как аномалии, болезни, перверзии, в пост-современном дискурсе нашли место как варианты нормы, как проявления многообразия жизни. Новые дискурсивный факты приводят феминистских авторов к выводу, что не только роли, но и самая принадлежность по полу приписывается индивидам в процессе взаимодействия.

Новый тезис заключается в том, что пол является социальным конструктом. Представление о социальном конструировании гендера существенно отличаются от теории гендерной социализации, разработанной в рамках поло-ролевого подхода Т.Парсонса, Р.Бейлса и М.Комаровски (Parsons 1949, Parsons, Bales 1955, Komarovsky 1950). В центре поло-ролевой теории социализации - процесс научения и интериоризации культурно-нормативных стандартов, стабилизирующих социум. Научение предполагает усвоение и воспроизведение существующих норм. Подоплекой этого концепта является представление о личности как относительно пассивной сущности, которая воспринимает, усваивает культурную данность, но не создает ее сама.

Первое отличие теории конструирования гендера от традиционной теории гендерной социализации заключается в акценте на активность научаемого индивида . Идея конструирования подчеркивает деятельностный характер усвоения опыта. Субъект создает гендерные правила и гендерные отношения, а не только усваивает и воспроизводит их. Он может и воспроизвести их, но, с другой стороны, - он в состоянии их разрушить. Сама идея создания подразумевает возможность изменения социальной структуры. То есть, с одной стороны, гендерные отношения являются объективными, потому что индивид их воспринимает как внеположенную данность, но, с другой стороны, они являются субъективными как социально конструируемые каждодневно, ежеминутно, здесь и сейчас.

Второе отличие обсуждаемого здесь подхода заключается в том, что гендерное отношение понимается не просто как различие-дополнение, а как конструируемые отношение неравенства, в рамках которых мужчины занимают доминирующие позиции. Дело не только в том, что в семье и в обществе мужчины выполняют инструментальную, а женщины - экспрессивную роль (Parsons, Bales 1955), а в том, что исполнение предписанных и усвоенных ролей подразумевает неравенство возможностей, преимущества мужчины в публичной сфере, вытеснение женщины в приватную. При этом сама приватная сфера оказывается менее значимой, менее престижной и даже репрессированной в западном обществе периода модерна.

Гендерные иерархии (вос)производятся на уровне социальных взаимодействий. Факт «производства гендера» («doing gender») становится очевидным лишь в случае коммуникативного сбоя, поломки сложившихся образцов поведения.

2). Этнометодология Г.Гарфинкеля: случай Агнес как категоризация и осуществление гендера в повседневности

Концептуализация проблем гендерных отношений Гарфинкелем представлена анализом случая транссексуализма Агнес (Garfinkel 1967). Рассмотрим его подробнее. Агнес с рождения до восемнадцатилетнего возраста воспитывалась мальчиком, с рождения имея мужские гениталии. В 18-летнем возрасте, когда сексуальные предпочтения и телесная идиома привели к личностному кризису, он(а) поменяла идентичность и приняла решение стать женщиной. Наличие мужских гениталий она интерпретировала как ошибку природы. Эта «ошибка», по мнению Агнес, подтверждается тем фактом, что везде ее принимали за женщину, и сексуальные предпочтения, которые она испытывала, были сексуальными предпочтениями гетеросексуальной женщины. Смена идентичности приводит к тому, что Агнес полностью меняет образ жизни: она покидает родительский дом и город, меняет внешность - стрижку, одежду, имя. Через некоторое время Агнес убеждает хирургов в том, что ей необходимо сделать операцию по смене половых органов. Происходит хирургическая реконструкция гениталий. У нее появляется сексуальный партнер мужского пола. В связи с изменением биологического пола перед ней стоит жизненно важная задача - стать настоящей женщиной. Ей очень важно, чтобы ее никогда не разоблачили - это залог ее признания в обществе, ее вписывания в рутину повседневности. Это задача, которую новая молодая женщина должна решить, не имея «врожденных сертификатов» женственности, не имея изначально женских половых органов, не пройдя школу женского опыта, который известен лишь частично, поскольку во многом незаметен в материи человеческих взаимоотношений. Выполняя эту задачу, Агнес осуществляет постоянные действия по созданию и подтверждению новой гендерной идентичности. Именно эта стратегия становления настоящей женщины становится предметом анализа Гарфинкеля.

Случай Агнес, проанализованный в феминистской перспективе, позволяет по-новому понять, что такое пол (sex). Для того, чтобы выяснить, каким же образом создается, конструируется и контролируется гендер в рамках социального порядка, исследователи аналитически различают три главных понятия: биологический пол (sex), приписывание пола (категоризация по полу) и гендер (Уэст, Зиммерман 1997).

Биологический пол – это совокупность биологических признаков, которые являются лишь предпосылкой отнесения индивида к тому или иному биологическому полу. Категоризация по полу или приписывание пола в отношении индивида имеет социальное происхождение. Наличие или отсутствие соответствующих первичных половых признаков не гарантирует того, что индивида будут относить к определенной категории по полу. Агнес сознательно строит собственный гендер, учитывая механизмы категоризация по признаку пола, действующие в повседневной жизни. Она повседневно занята тем, чтобы убедить общество в своей женской идентичности. Гарфинкель называет Агнес методологом-практиком и истинным социологом, потому что, попадая в проблемную ситуацию гендерного сбоя (gender trouble), она начинает осознавать механизмы «делания» социального порядка. Ее опыт, фиксируемый и анализируемый Гарфинкелем и его исследовательской группой, приводит к пониманию того, что социальный порядок держится на различии мужского и женского, т.е. он гендерно сконструирован.

Отличие пола, категоризации по признаку пола и гендера позволяют исследователям выйти за пределы интерпретации пола как биологической данности, как константы, как аскриптивного статуса, противопоставленного гендеру – достигаемому статусу. Гендер мыслится как результат повседневных взаимодействий, требующих постоянного исполнения и подтверждения, он не достигается раз и навсегда в качестве неизменного статуса, а постоянно производится и воспроизводится в коммуникативных ситуациях. Одновременно это «культурное производство» скрывается, и выдается обществом за проявление некоей биологической сущности. Однако в ситуациях коммуникативных сбоев самый факт «производства» и его механизмы становятся очевидными.

Процедура приписывания пола постоянно сопровождает повседневное человеческое взаимодействие. В пользу данного тезиса американские феминистские исследователи К.Уэст и Д.Зиммерман (1997) приводят другой пример «гендерного сбоя». Клиент - социолог приходит в компьютерный магазин и обращается к продавцу за консультацией. Однако он сталкивается с затруднением в коммуникации лицом к лицу, поскольку не может определить пола человека, к которому он адресует свой вопрос. Рассказчик-клиент ощущает чрезвычайное неудобство от невозможности идентифицировать пол продавца-партнера по взаимодействию - он сталкивается с тем, что может быть названо gender trouble. Покупатель-социолог осознает, что эффективная коммуникация по законам и нормам общества, в котором он живет, требует определения пола взаимодействующих. Он испытывает потребность в категоризации, потребность отнести этого продавца к женскому или мужскому полу. В ситуации неопределенности в процессе взаимодействия возникает вопрос о критериях отнесения того или иного лица к категории пола.

Ситуация в магазине оставила клиента-исследователя в недоумении. Он не смог определить пол продавца, но сформулировал методологическую проблему. Ситуация коммуникативного сбоя позволила зафиксировать потребность идентифицировать агентов взаимодействия по признаку пола, возникающую в процессе коммуникации. Когда пол того, с кем взаимодействуешь, известен, коммуникация работает. Если возникает проблема идентификации, коммуникация дает сбой. Таким образом исследователи подходят к выводу, чрезвычайно важному для микросоциологии гендерных отношений, а именно: приписывание пола (категоризация принадлежности по полу) является базовой практикой повседневного взаимодействия; она становится обычно нерефлексируемым фоном для коммуникации во всех социальных сферах и избавиться от нее не представляется возможным. Категоризация по полу атрибутивна социальному взаимодействию. Когда она затруднена, возникает коммуникативный срыв.

Рассказ о продавце и покупателе - это нарратив о проблемной ситуации коммуникации, позволяющей различить пол и категоризацию по полу (или приписывание пола). Пол индивида далеко не всегда совпадает с той категорией принадлежности по полу, которая ему приписана. Если биологический пол определяется через наличие биологических признаков - анатомо-физиологических, то в ситуации взаимодействия лицом к лицу приписывание пола происходит по другим признакам.

Каким образом конституируется категория принадлежности полу в том или ином контексте, мы можем понять, лишь проанализировав механизмы работы той или иной культуры. Отсюда становится ясным, что гендерные отношения - это конструкты той культуры, в рамках которой они работают. Или - иными словами - работа культуры по приписыванию половой принадлежности и называется гендером.

Приведенное выше рассуждение позволяет конструктивистам сформулировать следующее понимание гендера. Гендер - это система межличностного взаимодействия, посредством которого создается, утверждается, подтверждается и воспроизводится представление о мужском и женском как базовых категориях социального порядка (Уэст, Зиммерман 1997: 7-99).

3) Драматургический интеракционизм И.Гофмана: гендерный дисплей

В теории социального конструирования ответ на вопрос, как концептуализировать контексты, в которых создаются базовые категории мужского и женского, фундирован другим теоретическим фреймом - социологическим (драматургическим) интеракционизмом И.Гофмана (Goffman 1997а, б).

Утверждая, что гендер созидается каждый момент, здесь и сейчас, исследователи приходят к выводу, что для понимания его оснований необходимо обратиться к анализу микро-контекста социального взаимодействия. Гендер в рамках этого подхода рассматривается как результат социального взаимодействия и одновременно его источник.

Гендер проявляет себя как базовое отношение социального порядка. Чтобы осмыслить процесс строительства этого социального порядка в конкретной ситуации межличностного взаимодействия, Гофман вводит понятие гендерного дисплея. В коммуникации лицом к лицу обмен разного типа информацией сопровождаются фоновым процессом созидания гендера - doing gender. По утверждению Гофмана, гендерный дисплей является основным механизмом создания гендера на уровне межличностного взаимодействия лицом к лицу.

Используя понятие гендерного дисплея, конструктивисты вслед за Гофманом утверждают, что гендерные отношения невозможно свести к исполнению половых ролей, что механизмы гендера более тонки, и гендер нельзя сменить, подобно платью или роли в спектакле, он сросся с телами агентов взаимодействия . Дисплей - это многообразие представления и проявления мужского и женского во взаимодействии. Гендерный дисплей как представление половой принадлежности во взаимодействии (как спектакль) столь тонок и сложен, что его исполнение не может быть сведено к определенным репликам, костюмам, гриму и антуражу и пр. Вся атмосфера - стиль, хабитус в лексиконе других социологов - составляют дисплей гендера. Эта виртуозная игра выучена актерами давно, она срослась с их жизнями, поэтому она выглядит естественным проявлением их сущности - выражением не гендера, но естества (биологического пола). В этом и заключается загадка конструирования гендера - каждую минуту участвуя в этом маскараде представления пола, мы делаем это таким образом, что игра кажется нам имманентно присущей и отражающей нашу сущность.

Феминистские исследователи оппонируют, как уже было сказано, биологическому детерминизму и не считают гендерный дисплей выражением биологической сущности пола. Дисплей, явленный в многообразии жестов, мимической игре, а также в материально-вещном оснащении исполнения, не является продолжением анатомо-физиологического пола, поскольку он не универсален, культурно детерминирован. Разные широты, разные истории, разные расы и социальные группы обнаруживают разные дисплеи. Различия гендерных дисплеев затрудняют сведение их к биологическим детерминантам, но зато заставляют обратить внимание на властное измерение отношений между полами, явленное в дисплее.

Гендерный дисплей как механизм создания гендера на уровне взаимодействий должен быть «исполнен» таким образом, чтобы партнеры по коммуникации были правильно идентифицированы, т.е. как женщины/мужчины c уместным стилем и поведением в конкретной ситуации.

Для эффективной коммуникации в мире повседневности необходимо базовое доверие по отношению к тому, с кем происходит взаимодействие. Коммуникативное доверие основывается на возможности идентификации, основанной на социальном опыте агентов взаимодействия. Быть мужчиной и женщиной и проявлять это в дисплее - значит быть социально-компетентным человеком, вызывающим доверие и вписывающимся в коммуникативные практики, приемлемые в данной культуре.

Условием доверия (а значит, коммуникации лицом к лицу) является неартикулированное допущение, что каждое действующее лицо обладает целостностью, обеспечивающей постоянство, когерентность и преемственность в его действиях. Эта целостность или идентичность мыслится как основанная на некоей сущности, которая является в многообразии поведенческих проявлений дисплеев женственности и мужественности, выражая принадлежность к полу и создавая возможность для категоризации.

Средства, которые используются в обществе для выражения принадлежности по полу, Гофман называет формальными конвенциональными актами. Формальные конвенциональные акты представляют собой модели у-местного в конкретной ситуации поведения. Они построены по принципу «утверждение – реакция» и способствуют сохранению и воспроизводству норм повседневного взаимодействия. При этом предполагается, что исполнителями конвенциональных актов являются социально-компетентные действующие лица, включенные в данный социальный порядок, гарантирующий им защищенность от посягательств безумных (социально некомпетентных) индивидов. Примеры конвенциональных актов - контекстов гендерного дисплея неисчислимы. Всякое ситуативное поведение, всякое сборище (gathering), по Гофману, мыслится как гендерно окрашенное. Официальная встреча, конференция, банкет - один ряд ситуаций; деловой разговор, исполнение работы, участие в игре - другой. Воспитательные практики, сегрегация в использовании институциональных пространств - еще одна групп примеров. Гендерный дисплей представляет собой совокупность формальных конвенциональных актов взаимодействия.

Осознание связи гендерных проявлений с контекстами эффективной коммуникации, привело к использованию конструктивистами понятия подотчетности и объяснимости (accountability). Процесс коммуникации предполагает некоторое количество негласных допущений или условий, создающих сами возможности взаимодействия. Когда взаимодействующее лицо вступает в коммуникативный контекст, оно демонстрирует себя, сообщая о себе некую информацию, способствующую наведению коммуникативного моста, формированию отношения базового доверия. Начиная общение, коммуникатор представляет себя как лицо, которое должно вызывать доверие. Его дисплей - это рассказ о себе, отчет перед другими, который своей у-местностью делает человека приемлемым для коммуникации. Дисплей - это сертификат, гарантирующий его признание как нормального, который не нуждается в социальной изоляции и лечении.

Социальное воспроизводство дихотомии мужского и женского в гендерном дисплее гарантирует сохранение социального и интерактивного порядка. Как только дисплей выходит за пределы подотчетности, как только он перестает вписываться в общепринятые нормы бытования, его исполнитель попадает в ситуацию гендерной проблемы. Если женщина попробует стать тамадой на грузинском застолье, если мужчина-отец возьмет бюллетень по уходу за грудным младенцем при живой-здоровой матери в сегодняшней России, если мальчик в детском саду открыто выразит свое предпочтение игре в куклы - все эти персонажи столкнутся с сомнением общества в их социальной компетентности как мужчин и женщин. Это сомнение обусловлено тем, что их поведение не укладывается в созданные обществом нормы гендерного дисплея. Нарушение гендерного дисплея грозит остракизмом, но способствуют формированию эмержентных норм .

Гофман полагает, что в ситуации взаимодействия гендерный дисплей действует как «затравка». Демонстрация принадлежности по полу предшествует исполнению основной практики и завершает ее, работая как переключающий механизм (scheduling). Гофман считает, что гендерный дисплей является включением в более важную практику, выступая своего рода прелюдией перед какой-то конкретной деятельностью. Феминистские конструктивисты Уэст и Зиммерман критикуют Гофмана за недооценку проникающей способности гендера. Анализируя взаимодействия, они показывают, что явление половой принадлежности происходит не на его периферии, оно работает не только в моменты переключения видов деятельности, но пронизывает взаимодействия на всех уровнях. Такая вездесущность и всепроникаемость гендера связана, в том числе, и с дискурсивным строением речи.

Грамматические формы родов, присутствующие во всех письменных языках, закрепляют женственность и мужественность как структурные формы и создают базовую основу для исполнения партий мужчины и женщины в многообразных контекстах. Обозначение профессиональной принадлежности, снабженное гендерным маркером, - доктор и докторша, врач и врачиха - вызывают работу воображения, опирающуюся на опыт повседневности. Используя гендерные языковые формы, мы актуализируем представление о том, как должна себя вести женщина-врач и что мы ожидаем от мужчины-доктора. То же самое можно сказать о любой социальной ситуации. Всякая реально существующая или виртуальная ситуация взаимодействия гендерно специфицирована, и избавиться от этого не представляется возможным. Для изменения такого социального порядка надо изменить не только практики повседневности, но и дискурсивные структуры языка, что пытаются делать радикальные феминистки.

Итак, необходимость производства мужественности и женственности коренится в представлениях о социальной компетентности участников взаимодействия. Это производство непрерывно, он не сводится к ролевым исполнениям, но характеризует личность тотально и выражается в гендерном дисплее. Гендерный дисплей конвенционален и способствует воспроизводству социального порядка, основанного на представление о мужском и женском в данной культуре. Данный тезис конструктивизма основан на микросоциологии социального взаимодействия и подтверждается исследованиями Гофмана, Гарфинкеля, Бергера, Лукмана и других социологов феноменологического направления.

Некоторые положения теории социального-конструирования гендера

Гендер и власть. Одним из самых существенных тезисов конструктивизма является тезис об инкорпорированности властных отношений в гендерные. В основе гендерной организации социальной реальности, утверждают феминистские исследователи, лежат отношения власти. В современном обществе отношение мужского и женского - это отношение различия, сконструированного как неравенство возможностей. Асимметрия отношений подчеркивается гендерным дисплеем, который маскирует дискриминацию под различие. Большинство ситуаций взаимодействия демонстрирует разные шансы для мужчины и женщины, причем в публичной сфере шансы мужчины очевидно выше. В западной литературе приводятся многочисленные доказательства данного тезиса. Так, анализ беседы с участием мужчин и женщин показывает, что женщина менее активна, больше слушает, меньше говорит. Анализ распределения рабочих мест показывает, что женщины, по преимуществу, занимают исполнительские позиции неключевого характера в отношении принятия решений. То же самое относится и к сфере политики. Итак, начиная анализировать гендерные отношения на уровне межличностного взаимодействия в контексте формальных конвенциональных актов, феминистские исследователи приходят к заключению о том, как конструируется гендер на макроуровне социальных институтов.

Анализ социального производства пола показывает, что гендерные отношения представляют собой отношения стратификации. Таким образом, конструктивистский взгляд на гендерное измерение взаимодействия приводит к методологически обоснованному отказу от двух предшествующих концепций социально-половых различий - концепции социальных ролей (гендерных ролей) и концепции психологических половых различий.

С точки зрения конструктивистов, гендер нельзя мыслить как социальную роль. Роли ситуативны и в принципе сводимы к набору операций. В одной ситуации эта роль может быть ролью - врача, в другой - супруга (и), в третьей – спортсмена (ки). При этом гендерная вариация присутствует в исполнении каждой из ролей. Гендер оказывается квазиролью, которая пронизывает все остальные ролевые спецификации, является базовой (идентичностью, если говорить другими словами), на которую нанизываются все другие. В этом отношении гендер является категорией, подобной этничности - она точно так же обусловливает тот контекст, который приобретают конкретные роли для личности или социальной группы.

Гендер не сводим и к совокупности психологических черт личности (соответственно, мужских или женских ). Сторонники конструктивизма утверждают, что психологизация гендера препятствует анализу того, каким образом социальные институты становятся гендерно-специфицированными. Гендерные отношения как социальные отношения неравенства по признаку пола, встроены в социальный порядок таким образом, что приписывания психологических черт является лишь аспектом этих отношений.

Итак гендер - это не роль и не совокупность психологических черт, а базовая идентичность. Гендерные отношения – это отношения стратификации, в основе которых лежат отношения власти. Различия мужского и женского сконструировано как неравенство возможностей.

Сферы конструирования гендерных отношений и задачи конструктивистского анализа. Из данной методологии следуют определенные исследовательские задачи. Прежде всего, необходимо выяснить ресурсы создания гендера. Если мы рассматриваем гендер как постоянно создаваемое взаимодействие, то необходимо рассмотреть те средства, которые могут быть использованы обществом для того, чтобы создать мужское и женское как неравное. Необходимо исследовать весь набор практик взаимоотношений между людьми с точки зрения ресурсов, которые сознательно и бессознательно используются для получения преимуществ и определения своего места в обществе. Предметом анализа феминистских конструктивистов является создание гендера в разных сферах социальной жизни - публичной и приватной. Приведем несколько примеров.

Публичная сфера условно дифференцирована на политический, экономический и символический миры. Каждый из них продуцирует отношения между полами. В сфере оплачиваемого труда области для анализа гендерного маскарада многообразны: институты - мир рабочих мест и профессий; мужские и женские сферы занятости. Квалификационная иерархия существует между профессиями и внутри одной профессии. Гендерная стратификация означает различие в количестве и содержании жизненных шансов социальных мужчин и женщин и различия в их стратегиях. Даже в рамках одного и того же набора профессиональных действий мы сталкиваемся с трудно артикулируемым различием в стиле мужского и женского исполнения - гендерным дисплеем. Соответственно, задача исследования - выяснить, как стилевые особенности влияют на шансы изменения социальной позиции.

В сфере политики мы также можем рассмотреть гендерное измерение. Здесь важно не только цифры, иллюстрирующие соотношение мужчин и женщин в электоральном поведении и подсчет результатов голосования мужчин и женщин за разные партии. Для конструктивистов важны диспозиции в политической элите, ходы политических карьер, механизмы компенсации дефицитов власти за счет ресурсов гендерного маскарада. Построение имиджа политического лидера-мужчины как супермена (напр., В.Жириновский) и использование обаяния как козыря в политической карьере женщины (И.Хакамада) - в арсенале ресурсов создания гендера в политических отношениях (Темкина 1996).

Средства массовой информации воспроизводит и усиливает образы гендерного мира. Они создают однозначно относимую к тому ли иному полу и заряженную сексуальностью символику. СМИ используют символический капитал в производстве гендера. Образы супермужчины и суперженщины, Барби и Шварцнеггер, феминистки и традиционные женщины создают диапазон возможных выборов и показывают, каковы шансы мужчин и женщин в управлении порядком.

Гендер утверждается вербально. Феминистские культурологи, пытающиеся реформировать «гендерно-пораженный» язык, прослеживают, каким образом он создает и воспроизводит дискриминационный дискурс.

Приватная сфера предоставляет еще одну сферу создания гендерного порядка. Семья, межличностные отношения дружбы, сексуальность, отношения заботы - это сферы, где феминизм видит квинтэссенцию женского опыта и одновременно источник подавления женщины. Подавление связано с вытеснением женщины в домашний мир в контексте модернизационного проекта. Дом как категория - является миром женщины как в традиционном обществе, так и в обществе периода модерна. Как он устроен, какое место он занимает в социуме в целом, какое место мире Дома занимает мужчина - все это становится предметом анализа гендерных практик данного общества.

И, наконец, соотношение приватной и публичной сферы в данном социуме является ключевым для конструирования власти в отношениях между полами. Например, неразвитая публичная сфера в СССР ведет к кризису традиционной маскулинности, которая не в силах реализоваться в чуждой ей приватной сфере - нищей и бедной, но традиционно занятой женщинами и, прежде всего, женщинами старшего поколения (Здравомыслова, Темкина 2000).

Еще одно исследовательское поле - это рекрутирование гендерных идентичностей. Понятие рекрутирования гендерной идентичности приходит на смену понятию поло-ролевой социализации. Последняя подвергается критике еще и потому, что предполагается социальный консенсус по поводу поло-ролевой дифференциации. Социальные различия полов рассматриваются как справедливые и предполагающие взаимодополнительность. При этом вне рефлексии оказывается социальное неравенство. Недаром Гофман, перефразируя Маркса, писал, что не религия, а гендер является опиумом для народа: мужчина современного капитализма, страдающий от подавления в разнообразных общественных структурах, всегда найдет женщину, выполняющую функцию заботы и обеспечивающую уход - женщину, которая является обслуживающим персоналом по призванию (Goffman 1997а: 203).

Однако устойчивость гендерного консенсуса подвергается сомнению новыми образцами социального развития, в том числе и практикой феминистского движения. Люди творят свой гендер, изменяя отношения. То, зачем и каким образом они творят новый гендер, можно понять через анализ рекрутирования социальных идентичностей (в т.ч. и гендерных).

Д.Кахилл описывает опыт дошкольников, используя эту модель (воспроизведенную Уэстом и Зиммерманом). на приходит к выводу, что смысл самоприписывания пола для ребенка заключается в идентификации себя как социально-компетентного субъекта. Ребенок называет себя соответственно мальчиком и девочкой, прежде всего, для того, чтобы быть взрослым в глазах других людей. Оппозиция детского - взрослого, безгендерно - гендерно специфического может быть проанализирована на примере игры дошкольников. Вначале дети младшего дошкольного возраста идентифицируются окружением как маленькие, как дети - в единственном числе они обозначаются словом ребенок. В какой-то момент в процессе взросления они отказываются от своей идентификации с ребенком - с нерациональным, социально-некомпетентным существом. Перед ребенком открыты возможности идентифицироваться с группой через отнесение себя к категории по полу: можно называться (стать) либо мальчиком, либо девочкой. Характерный пример: девочка семи лет каждый раз в общественном транспорте, когда о ней говорят: «Осторожнее, здесь ребенок», - отвечает без запинки: «Я не ребенок - я девочка».

Такой же пример приводит Кахилл, анализируя следующую ситуацию. Ребенок в группе дошкольников играет с ожерельем и одевает ожерелье себе на шею, пытается примерить, но хочет, чтобы этого никто не видел. Этот ребенок - мальчик. Подходит воспитательница и говорит: «Ты хочешь это надеть?» Мальчик говорит: «Нет, это носят девочки». – «Но это носит и король», - отвечает воспитательница. Ребенок возражает: «Я не король, я мальчик». Суть аргумента Кахилл в том, что роль мальчика выбрана в данном случае сознательно, этот молодой человек рекрутируется в категорию принадлежности по полу, потому что он хочет использовать ресурс компетентности, он хочет быть взрослым. Для того чтобы стать взрослым, для того чтобы стать существом, принадлежащим к этому социальному порядку, он может быть только мужчиной или женщиной (см. Уэст, Зиммерман 1997).

Возможности конструктивисткой интерпретации гендерного порядка приводят к переформулированию теории социализации в категориях рекрутирования (конструирования) гендерной идентичности.

Итак, теория социального конструирования гендера основана на аналитическом различении биологического пола и социального процесса приписывания пола (категоризации по признаку пола). Гендер при этом рассматривается как работа общества по приписыванию пола. Таким образом, гендер может быть определен как отношение взаимодействия, в котором проявляются мужское и женское, воспринимаемые как естественные сущности. Гендерное отношение конструируется как отношение социального неравенства. Если исходить из теоретической посылки о конструировании гендера, то становится возможным выдвинуть положение о его реконструировании и изменении. Отношения между мужским и женским, представления об этом отношении могут изменяться. Гендерный дисплей может быть средством и подтверждения, и разрушения установленного гендерного порядка. Для того, чтобы обеспечить возможности социального изменения, необходимо контекстуализировать отношения неравенства между явленными представлениями о сущностно мужском и женском.

Представление о гендере как социальном конструкте предполагает, что и пол, и гендер, и сексуальность производны от социального контекста. Социальная реальность гендерных отношений структурирована другими социальными отношениями, значимыми для воспроизведения существующего социального порядка. Эти отношения складываются по критериям приписывания расы (этничности) и класса. По утверждению английских социологов Х.Энтиас и Н.Ювал-Дэвис, говорить отдельно о классе, гендере, этничности и расе, неэвристично, потому что каждый контекст обусловлен синергетической связью этих категорий. Гендер, класс и раса (этничность) создают синдром социальной идентичности. Так, например, черные мужчины и черные женщины одновременно подавляются белыми женщинами и мужчинами; при этом в семьях низшего класса черные женщины могут доминировать над черными мужчинами. В азиатских культурах мы увидим иное отношение между полами, чем в европейских (Anthias, Uuval-Davis 1983) .

Контекстуализация гендерных отношений является не только теоретической, но и политической позицией. Конструктивизм позволяет избежать гегемонии белых женщин среднего класса в феминистском дискурсе и практике феминистской движения. Представляется, что методология социального конструирования гендера является в высшей степени продуктивной для исследования гендерной проблематики в российском контексте.

Литература

• Батлер Дж. (2000) Гендерное беспокойство // Антология гендерной теории. Сост. Гаповой Е, Усмановой А. Минск: Пропилеи. СС. 297-346
• белл хукс (2000) Феминистская теория: от края к центру // Антология гендерной теории. Сост. Гаповой Е., Усмановой А. Минск: Пропилеи. СС.236-253
• Бергер П., Лукман Т (1995). Социальное конструирование реальности. Трактат по соцологии знания. Пер. с англ. М.: Медиум.
• Бовуар С. (1997). Второй пол. М: Прогресс, СПб: Алетейя.
• Дюркгейм Э. (1991) О разделении общественного труда // Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М: Наука. СС. 3-390
• Здравомыслова Е, Темкина А. (2000) Кризис маскулинности в позднесоветском дискурсе. Рукопись подготовлена к печати.
• Коннелл Р. (2000) Современные подходы // Хрестоматия феминистских текстов. Переводы. Под ред. Здравомысловой Е, Темкиной А. СПб: Д.Буланин. СС.251-279.
• Манхейм К. (1994). Идеология и утопия // Манхейм К. Диагноз нашего времени. М.: Юрист. CC. 7-276
• Маркс К., Энгельс Ф. (1955). Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, изд. 2, т.3. сс.7-544
• Темкина А (1996). Женский путь в политику: гендерная перспектива // Гендерное измерение социальной и политической активности в переходный период / Под ред. Здравомысловой Е., Темкиной А. Труды Центра независимых социальных исследований 1996, № 4. СПб, C.19-32
• Хоф Р. (1999) Возникновение и развитие гендерных исследований // Пол. Гендер. Культура. Под ред. Шоре Э., Хайдер К. М. РГГУ. СС. 23-54.
• Уэст К., Зиммерман Д. (1997) Создание гендера Пер. с англ. // Гендерные Тетради. СПб.: Труды СПбФ ИС РАН. Под ред. Клецина А. Вып. Первый. СС.94-124
• Anthias F., Uuval-Davis N (1983). Contextualizing Feminism - Gender, Etnic and Class Divisions // Feminist Review, 1983, № 15.
• bell hooks B (1984). Feminist Theory: From Margin to Centre. Boston: South End Press.
• Butler J. (1990) Gender Trouble. NY, London: Routledge,
• Garfinkel H (1967). Studies in Ethnomethodology. Englewood Cliffs, N.J.:Prentice-Hall.
• Goffman E (1997а). Frame Analysis of Gender. From «The Arrangment Between the Sexes» // Goffman Reader. Lemert C. and Branaman A. (eds.) Blackwell Publ. PP.201-208.
• Goffman E (1997б). Gender Display. From «Gender Advertisements: Studies in the Anthropology of Visual Communication». // Goffman Reader. Lemert, C. and Branaman, A. Blackwell Publ. PP. 208-227.
• Komarovsky M (1950).Functional Analysis of Sex Roles/ / American Sociological Review, № 15, P. 508-516.
• Lorber J., Farell S., eds (1981). Social Construction of Gender. Sage Publications,.
• Nye et al (1976). Role Structure and Analysis of the Family (Beverly Hills, Sage), Sage Library of Social Research, Vol.24.
• Parsons T (1949). Age and Sex in the Social Structure // Parsons, T. Essays in Sociological Theory. Pure and Applied. Glencoe, Illinois: The Free Press.PP. 218-232.
• Parsons T., Bales R (1955). Family, Socialization and Interaction Process. NY: The Free University Press
• Scheler M (1960). Wissensformen und die Gesellschaft // Probleme einer Soziologie des Wissens. Bern.
• Tuttle L (1986). Encyclopedia of Feminism. Arrow Books,1986.

1 Версии данной главы были опубликованы: Здравомыслова Е, Темкина А (1999). Социальное конструирование гендера как феминистская теория //Женщина. Гендер. Культура. Москва.
Ред. Хоткина 3., Пушкарева Н.,Трофимова Е. СС. 46-65; (1998). Социальное конструирование гендера // Социологический журнал. N 3-4 СС.171-182.
2 В работе «Ролевая структура и анализ семьи» (Nye 1976) « группа американских социологов приводит удивительный список ролей, которые они обнаружили в американской семье, включая «роль заботы о детях», «роль родственника», «сексуальную роль», «рекреационную роль», не говоря уже о ролях «добытчика» и «хранительницы очага» (Коннелл, 2000: 259).
3 У Бергера и Лукмана термин «социализация» рассматривается неортодоксально – не только как процесс усвоения ролей, но и как процесс выработки новых правил
4 С этого момента наш рассказ на русском языке затруднен в связи с гендерной заданностью родов существительных, язык предполагает использование мужского и женских родов – и мы не можем выйти за пределы данных дискурсивных структур.
5 Термин “gender trouble» заимствован из книги Д.Батлер (Buller , который на русский язык переведен также как «гендерное беспокойство» (Батлер 2000).
6 Феминистские тексты содержат много метафор, проясняющих смысл утверждений. Используем этот прием и приведем метафору. Миф о смерти Геракла сводится к тому, что герой надевает на себя плащ кентавра Неса, пропитанный ядом. Яд мгновенно проникает в тело Геракла, пытающегося в ужасных мучениях сорвать с себя плащ. Напрасно! Плащ срастается с телом, его можно сорвать только с кожей. Гендер в интерпретации Гофмана напоминает плащ Неса. Феминистки также подчеркивают не только неразделимость гендера и коммуникации, но и болезненность приписанного пола. Срывание плаща Неса – слом гендерной идентичности – всегда вызывает боль.
7 Вспомним мадам Кукшину - непривлекательный образ эмансипе из романа И.С.Тургенева «Отцы и дети», противопоставленный истинно женственной Одинцовой. Стиль Кукшиной, сколько бы не осуждались писателем, давно утвердился в нашем обществе, расширив допустимые нормы проявления женственности.

Новый быт в современной России: гендерные исследования повседневности: коллективная монография / под ред. Елены Здравомысловой, Анны Роткирх, Анны Тёмкиной. - СПб. : Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2009. - 524 с. - (Труды факультета политических наук и социологии; Вып. 17). ISBN 978-5-94380-077-1

В книге представлены результаты эмпирических исследований, посвященных различным аспектам формирования нового быта в современной России. Авторы фокусируют внимание на изменениях гендерного устройства частной жизни. Постсоциалистический быт создается на фоне социального расслоения, иерархизации заботы и коммерциализации повседневности. Интимная жизнь становится важным культурным кодом современного российского капитализма. Изменяются частное про- странство и потребительские практики, формируются новые идентичности и стратегии репродуктивного и сексуального поведения мужчин и женщин. Исследователи изучают такие привычные практики, как ремонт жилья, домашний наемный труд, сексуальные дебюты, контрацепцию, опыт родов и ухода за детьми. В книге приведены фрагменты дневников наблюдений и интервью.

Книга рассчитана в основном на специалистов в области социальных наук; ее содержание может быть привлекательно как для специалистов, так и для широкой читающей публики, которой интересно, как и за счет кого организуется новый быт российских обеспеченных слоев.

• Часть 1 НОВАЯ ЖЕНЩИНА: ГЕНДЕРНАЯ СТРАТИФИКАЦИЯ И КОММЕРЦИАЛИЗАЦИЯ ДОМАШНЕГО ТРУДА
• Ольга Чепурная. Автономная женщина: жизненная стратегия и ее эмоциональные
• издержки
• Елена Здравомыслова. Няни: коммерциализация заботы
• Ольга Ткач. Уборщица или помощница? Варианты гендерного контракта в условиях коммерциализации быта
• Часть 2 ОРГАНИЗАЦИЯ ДОМАШНЕГО ПРОСТРАНСТВА: ПОТРЕБЛЕНИЕ, ЕВРОСТАНДАРТ И ГЕНДЕРНЫЕ РОЛИ
• Борис Гладарев, Жанна Цинман. Дом, школа, врачи и музеи: потребительские практики среднего
• класса
• Лариса Шпаковская. «Мой дом - моя крепость». Обустройство жилья нового
• среднего класса
• Татьяна Андреева. Ремонт как строительство нового быта: демонстративное потребление и экономия ресурсов
• Часть 3 НОВАЯ ЛЮБОВЬ: БОЛЬШЕ СЕКСА - МЕНЬШЕ ПЕЛЕНАНИЙ!
• Наталья Яргомская. Трансформация сценария женского сексуального дебюта:
• «прощание с невинностью» и гименопластика
• Мери Лариваара. Моральная ответственность женщин и авторитет врачей:
• взаимодействие гинекологов и пациенток
• Настя Мейлахс. Неслышные переговоры: выбор способа предохранения
• и отношения между партнерами
• Светлана Ярошенко. Бедные люди: мир любви и сексуальности
• Анна-Мария Исола. Неблагополучные семьи: риторика российской демографической
• политики
• Анна Роткирх, Катя Кессели. Деторождение и его место в жизненном цикле петербургских
• женщин
• Ольга Бредникова. «Старородящая» молодая мать (институциональные игры
• с категориями возраста)
• Евгения Ангелова, Анна Тёмкина. Отец, участвующий в родах: гендерное партнерство
• или ситуативный контроль?
• Дарья Одинцова. Пеленание: реконфигурация повседневной практики