"Белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон…" — это об Унгерне. Песня лихая, но, как и всякая агитка, в оттенки не вдается. В Белой армии не все желали возрождения самодержавия, многие были за Учредительное собрание. А "черный барон" совпадал с белыми лишь в антибольшевизме, поскольку шел много дальше самого убежденного монархиста. Если и стремились выстроить мировую федерацию советов, то барон мечтал о "глобальном абсолютизме". Восстановление "царского трона" было для него лишь частью плана.

Большевики пытались поднять на дыбы западные страны, однако и Унгерн хотел перелицевать Западную Европу, праматерь революционных идей.

Коммунисты надеялись на пролетариат, барон — на реставрацию империи Чингисхана. От Тихого океана до Каспия. А далее мощной ордой — на Запад. Как полагал барон, белые народы утратили свои вековые устои, одна надежда на Азию, которая способна обновить Старый Свет.

О том хаосе, что царил в голове барона-мистика, совместившего в своей душе христианство и буддизм, говорит его штандарт: обшитое красным монгольским орнаментом желтое знамя с изображением Спаса Нерукотворного. И черная свастика — символика древняя, поэтому не очень ясно, какой смысл в нее вкладывал Унгерн. Тогда была эпоха безграничных идей и безудержных фантазий, но след в истории они оставили.

Большевики создали СССР, а без барона не было бы нынешней Монголии, она так и была бы за Китаем.

Даже в то немилосердное время Унгерн отличался особой жестокостью. Чему находил оправдание: "Старые основы правосудия изменились. Нет "правды и милости". Теперь должны существовать "правда и безжалостная суровость". А поскольку правду он понимал своеобразно, жертвами становились очень многие, встречавшиеся на его пути. Недаром прозвали его "черным", а — "безумным бароном". Каппелевцы грозились повесить Унгерна на ближайшем суку за то, что тот дискредитирует белую идею и звание русского офицера.

Как у всякого чистопородного барона, его полное имя не сразу и выговоришь: Роберт-Николай-Максимилиан (Роман Федорович) фон Унгерн-Штернберг. Из старинного немецко-балтийского рода. Сам барон добавлял в этот коктейль еще и кровь гуннов, находя своих предков в окружении Аттилы. В различных биографиях он именуется русским генералом, хотя это звание получил не в царской армии и даже не от или , а от атамана Семенова. Не исключено, что мог бы стать генералом и раньше, однако мешал буйный характер. Поступил в Морской кадетский корпус — отчислили за поведение. Окончив военное училище, отправился в казачий полк. После стычки с сослуживцем суд чести заставил его перевестись в другую часть на Амуре.

Это перемещение к китайской границе предопределило дальнейшую судьбу барона. Через пару лет, дослужившись до сотника, он подает в отставку и отправляется в Монголию.

Легенды об Унгерне того периода — отражение более поздних событий. На самом деле в ту пору он лишь состоял в конвое русского консульства. Другое дело, что эти годы позволили ему изрядно "омонголиться" и погрузиться в бурную политическую обстановку региона. Сюда он позже и вернулся. После перерыва на .

Как быстро выяснилось, именно война — его подлинная стихия. Неслучайно монголы позже почитали Унгерна богом войны и верили, что тот неуязвим для пули. А как же иначе? Пять раз был ранен — возвращался в строй недолеченным. Пять орденов за храбрость.

И тем не менее по службе продвигался медленно. В 1916-м стал есаулом, не так уж много — чин, равный в пехоте капитану. Объяснение находим у другого известного в нашей истории барона — Петра Врангеля (одно время Унгерн служил под его началом): "Это не офицер в общепринятом значении этого слова, это тип партизана-любителя, охотника-следопыта из романов Майн Рида… Несомненный оригинальный и острый ум и рядом с этим поразительное отсутствие культуры и узкий до чрезвычайности кругозор, поразительная застенчивость и даже дикость и рядом с этим безумный порыв и необузданная вспыльчивость".

В 1917-м на Кавказском фронте судьба свела Унгерна с атаманом Семеновым, с которым после Февраля барон и отправился снова на Дальний Восток.

Задачу — сформировать в Забайкалье национальные части для фронта — выполнить приятели не успели, . А вот сама идея — опора на национальные формирования, но теперь уже для борьбы с революцией, — осталась.

Отряды Унгерна напоминали хунхузов — маньчжурских бандитов, промышлявших тогда на Дальнем Востоке. Офицеры — русские, рядовые — монголы и буряты. В отряде только кавалерия. Основная тактика — набеги. в Забайкалье велась с переменным успехом, но когда к 1920 году наступил перелом и Колчака расстреляли, барон с тысячью всадников ушел в Монголию. Впрочем, уход на территорию, оккупированную китайцами, был вызван не только изменившейся ситуацией, но и теми планами, которые сформировались в голове у барона. Борьбу за мировой абсолютизм он решил начать в Маньчжурии, восстановив монархии в Монголии и Китае. За год до этого Унгерн тут уже побывал, нашел нужные контакты и женился на принцессе Цзи из свергнутой династии Цин.

Со второй попытки барону удалось взять монгольскую столицу Ургу и посадить на трон великого хана Монголии Богдо-гэгэна VIII. Эта победа принесла ему не только популярность среди местного населения, благодарного за освобождение от китайской оккупации. К баронскому титулу прибавился титул монгольского хана, а атаман Семенов присвоил Унгерну звание генерал-лейтенанта. Наконец, именно во время осады Урги произошел эпизод, который и превратил "черного барона" в легенду.

Чтобы разведать обстановку в Урге, Унгерн, одетый в монгольский халат с погонами и орденом Георгия на груди, среди бела дня неторопливым аллюром въехал в городские ворота.

Осмотрел улицы, заглянул во дворец одного из китайских сановников и так же не спеша покинул город. А на выезде преподал урок спавшему часовому: отхлестав плетью за нерадивость, приказал передать начальству, что его наказал барон Унгерн. Именно после этого и заговорили о сверхъестественных способностях "черного барона", а мнительный гарнизон впал в глубокое уныние. И хотя китайцев было много больше, при повторной атаке отряда Унгерна они бежали.

Ургу грабили долго и вдумчиво, уничтожая все китайское и евреев, которых барон считал виновниками распространения революционных идей. Так Внешняя Монголия в дыму пожаров и среди горы трупов обрела независимость. В конечном итоге результат оказался, правда, противоположным тому, на что рассчитывал барон. После неудачного похода Унгерна на в 1921 году красные заняли Ургу. "Советизация Монголии не явилась результатом последовательного, продуманного и организованного плана. Если бы не было Унгерна… мы не советизировали бы Монголию", — писал большевик и дипломат Иоффе.

Версии, как барон попал в руки красных, противоречивые, но, похоже, когда Унгерн решил увести свой разбитый отряд в Тибет, остальным это сильно не понравилось.

Офицеров перестреляли, а самого барона, которого "не брала пуля", связали и оставили в степи. Где его и нашел один из красных партизанских отрядов.

Узнав об аресте барона, рекомендовал "устроить публичный суд, провести его с максимальной скоростью и расстрелять". Рекомендацию выполнили точно. Показательный процесс состоялся в летнем театре парка "Сосновка" города Ново-Николаевска. И занял всего пять часов двадцать минут. Приговор — расстрелять.

Но легенда живет. Кто-то до сих пор уверен, что барон бежал и укрылся в одном из буддистских монастырей.

А некоторые пессимисты полагают, что бога войны вообще нельзя расстрелять. Зло неубиваемо.

На сегодняшний день литература о жизни и деятельности Р.Ф. фон Унгерна-Штернберга достаточна велика. На протяжении советского периода в трудах о бароне сложились определенные стереотипы, приведшие мифологизации его образа. Несмотря на то, что в современной российской литературе оценка деятельности Р.Ф. Унгерна претерпела существенные изменения, штампы, сложившиеся в советское время, все еще продолжают существовать.

Следующий исследователь борьбы с Р.Ф. Унгерном оказался еще более суров. Монография Б. Цибикова была написана в 1947 году. В то время советская литература была переполнена обличением зверств фашизма. С точки зрения автора, Унгерн был предтечей фашистской идеологии и, соответственно, просто обязан был быть кровавым палачом. К чести Б. Цибикова надо заметить, что он не фальсифицировал данные, черпая информацию из прессы 20-х годов. Например, он заявлял, что по приказу Унгерна в Урге было убито свыше 400 человек. Автор очень подробно описывал расправы над евреями, приводя конкретные фамилии. Б. Цибиков красочно рисовал картины того, как солдаты Азиатской дивизии, беря за ноги, разрывали детей на две части, а сам Унгерн руководил медленным сожжением на костре пойманного на дороге случайного путника с целью выпытать у него, где хранятся деньги .

Подобные тенденции сохранились и в литературе 90-х годов. Автор монографии "Политическая история Монголии" С.К. Рощин писал, что Р.Ф. Унгерн был "тиран, маньяк, мистик, человек жестокий, замкнутый, пьяница (в молодости)" . При этом автор не отказывал барону и в некоторых положительных качествах - аскетизме, бешенной энергии, храбрости.

В 90-е годы у исследователей появился доступ к воспоминаниям современников Р.Ф. Унгерна, а самое главное, на них можно было свободно ссылаться в публикациях. Неожиданно выяснилось, что соратники барона были не менее строги к его деятельности, чем советская литература.

Впервые адекватное освещение жизнь и деятельность Р.Ф. Унгерна получили в беллетризированной книге Леонида Юзефовича. К сожалению, подход автора к воспоминаниям современников барона был практически лишен критики. В произведении А. Юзефовича Унгерн был запечатлен точно таким, каким он был отражен в воспоминаниях соратников. При этом оценка деятельности барона была в целом положительная . Автор монографии "Барон Унгерн фон Штернберг" Е.А. Белов был осторожен со свидетельствами соратников барона. Но ему изменила объективность в описании действий Азиатской конной дивизии во время похода в Россию. На основании показаний Унгерна на допросах автор делает вывод о том, что "на временно захваченной территории Сибири Унгерн вел себя как жестокий завоеватель, убивал целые семьи коммунистов и партизан, не щадя женщин, стариков и детей" . В действительности, расстрел по приказу Р.Ф. Унгерна трех семей из десятков поселков, занятых дивизией, был исключением (здесь барон руководствовался какими-то неизвестными нам, но весьма конкретными причинами). Кроме того, Е.А. Белов в описании злодеяний барона на советской территории ссылался на самого недобросовестного мемуариста Н.М. Рибо (Резухина). Отсюда и описания массового грабежа мирного населения, изнасилования женщин, пыток и даже сожжения на костре старика бурята. Все это не подтверждается другими источниками и потому достоверным считаться не может.

С.Л. Кузьмин, редактор сборников документов и автор вступительной статьи к ним, сознательно дистанцировался от мемуаристов, уделяя основное внимание военной и политической деятельности Р.Ф. Унгерна .

Несмотря на большое количество публикаций по данной теме, личность и некоторые аспекты деятельности Р.Ф. Унгерна так и остаются в тени. До сих пор не хватало информации, чтобы подтвердить или опровергнуть традиционный штамп "кровавого барона", распространившийся как в советской литературе, так и в воспоминаниях современников Унгерна. Положение изменило издание документов и мемуаров, осуществленное под редакцией С.Л. Кузьмина в 2004 году. Теперь появилась возможность осветить и эту сферу деятельности Р.Ф. Унгерна, отделить факты от мифов. Сколько жертв было у "кровавого барона", кто именно пал от его руки, чем руководствовался Унгерн, определяя наказания врагам, собственным подчиненным и "случайным людям", и, наконец, насколько его деяния являлись исключительными на фоне Гражданской войны - на эти вопросы позволит дать ответ данный материал.

Опубликованные С.Л. Кузьминым документы делятся на два блока 1) документы; 2) мемуары. В свою очередь, в собрании документов выделяются материалы следствия и суда над Р.Ф. Унгерном. Знакомство с этими источниками оставляет странное впечатление. Все три группы документов изображают нам свой собственный образ барона, не схожий с остальными.

Биографические материалы, документы о деятельности Р.Ф. Унгерна во главе Азиатской конной дивизии и его переписка рисуют барона как целеустремленного человека, стратега, талантливого командира и организатора. От вождей Белого движения А.В. Колчака, А.И. Деникина, Н.Н. Юденича Р.Ф. Унгерн отличался тем, что был убежденным монархистом и не мыслил для России никакого другого государственного устройства. Главнокомандующие белых армий стояли на позициях непредрешенчества, считая, что армия не должна участвовать в политике. Барон с самого начала революции уже имел свой план создания Срединного Царства, объединяющего все кочевые народы монгольского корня, "по своей организации неподверженные большевизму" . Эти кочевые народы должны были в дальнейшем освободить Россию, а затем и Европу от "революционной заразы".

Воплощать свой план в жизнь Унгерн начал еще на Кавказском фронте. В апреле 1917 года им был сформирован отряд из местных жителей айсаров, блестяще зарекомендовавший себя во время боевых действий . Его инициативу поддержал есаул Г.М. Семенов, писавший А.Ф. Керенскому по поводу национальных формирований и 8 июня 1917 года выехавший в Петроград для проведения в жизнь этих планов. Деятельность Р.Ф. Унгерна и Г.М. Семенова была продолжена после Октябрьской революции уже на Дальнем Востоке, где они вступили в борьбу с советской властью.

Проведя почти всю Гражданскую войну на важнейшем железнодорожном пункте связи Дальнего Востока с Китаем станции Даурия, Р.Ф. Унгерн продолжал трудиться над воплощением своих замыслов о реставрации монархии во всемирном масштабе. Главной надеждой в этом отношении стал Китай, где также продолжалась гражданская война между республиканцами и монархистами. Следы глобальных замыслов видны уже в письме Р.Ф. Унгерна к Г.М. Семенову 27 июня 1918 года, где он предлагал, чтобы китайцы, находящиеся в их отрядах, воевали с большевиками, а маньчжуры - с китайцами (видимо, республиканцами). Унгерн считал, что это будет выгодно и для Японии .

11 ноября 1918 года в письме П.П. Малиновскому Р.Ф. Унгерн интересовался подготовкой мирной конференции в Филадельфии и находил нужным послать туда представителей от Тибета и Бурятии. Другая идея, которую Унгерн подбрасывал своему корреспонденту, была мысль об организации женского общества в Харбине и налаживании его связей с Европой. Последняя строчка письма гласила: "Политические дела занимают меня целиком" .

В начале 1918 года в Маньчжурии Г.М. Семенов собрал мирную конференцию, где присутствовали представители хараченов и баргут. Из хараченов в составе белых войск была создана бригада . Вторая конференция прошла в феврале 1919 года в Даурии. Она носила общемонгольский характер и имела целью создание независимого Монгольского государства. На конференции было образовано временное правительство "Великой Монголии", главнокомандование над войсками вручено Г.М. Семенову .

В ходе Гражданской войны Р.Ф. Унгерн начал готовить своих офицеров для работы с монголами. Как видно из приказа по Инородческой дивизии от 16 января 1918 года (вероятно ошибка, в действительности 1919 год), ее командир уделял особое внимание обучению личного состава монгольскому языку . С января 1919 года Унгерн был назначен Семеновым ответственным за работу золотых приисков, находившихся под контролем атамана .

Очевидно, что потенциальными противниками Унгерна и Семенова были не только большевики, но и колчаковцы. В случае успешных действий Восточного фронта и захвата Москвы, к власти пришли бы республикански настроенные генералы из окружения А.В. Колчака. К продолжению войны с революцией в любом лице Унгерн готовился, формируя отряды из бурят, монголов и китайцев.

По поводу ухода частей Азиатской конной дивизии в Монголию полной ясности нет. Это был период краха Белого движения на Дальнем Востоке. Его руководители не были уверены в завтрашнем дне и начали искать пути отхода. В своей монографии Белов приводит сведения о том, что в этот период Унгерн просил австрийское правительство дать ему визу на въезд в страну, но разрешения не получил . Решение барона ехать в Австрию могло быть продиктовано и другими мотивами. Е.А. Белов приводит проект международного договора, составленного в штабе Г.М. Семенова. В нем предусматривался ввод в Россию войск Великобритании, Франции, Америки и Японии с целью реставрации монархии и с последующими аннексиями территории . Возможно, в Европе Унгерну предназначалась роль дипломата, которую он уже играл с февраля по сентябрь 1919 года во время своей поездки в Китай .

С.Л. Кузьмин считал, что по приказу Семенова Унгерн должен был провести партизанский рейд через Монголию с целью перерезать железную дорогу, а затем поднять восстание против большевиков в районе Иркутска - Нижнеудинска - Красноярска . Г.М. Семенов писал, что у него существовал единый план на случай поражения белого движения на Дальнем Востоке. В этом случае база белой армии должна была быть перенесена в Монголию. По словам Семенова, соглашение об этом было достигнуто между представителями княжества Хамба, властями Монголии, Тибета и Синцзяна. В походе должны были принять участие отряды китайских монархистов генерала Чжан Куй-ю. Монголия должна была быть освобождена от китайских республиканских войск, после чего боевые действия планировалось перенести на территорию Китая. Операция по захвату Монголии готовилась в полной тайне . Все изложенное Семеновым вполне подтверждается дипломатическими усилиями, предпринятыми Унгерном после занятия Урги.

Этому "Монгольскому" плану не суждено было воплотиться в жизнь в своем полном виде из-за отказа в поддержке Семенову как японцев, так и китайских монархистов. Вместо того, что бы "отступать на Ургу", сам атаман бежал в Китай, а большая часть его войск оказалось в Приморье. Падение Читы произошло гораздо раньше, чем ожидал Г.М. Семенов, поэтому партизанский рейд Азиатской конной дивизии превратился в самостоятельную операцию по созданию в Монголии новой базы белого движения.

После взятия Урги Р.Ф. Унгерн активизировал свою дипломатическую деятельность. К китайским и монгольским князьям и генералам им были разосланы эмиссары. Барон разослал письма многим видным деятелям Монголии и Китая. Ламе Югоцзур-хутухте, назначенному Богдо-гегеном командующим войсками восточной окраины Халхи. Барон писал о том, что его дипломатическое содействие необходимо для договора с главой монархистов Шэн Юнем, князьями Ару-Харачийн-ваном и Найман-ваном. Унгерн в своем письме провозглашал соединение Тибета, Синьцзяна, Халхи, Внутренней Монголии, Барги, Маньчжурии, Шаньдуна в единое Срединное государство. Барон предусматривал и возможность временного поражения в борьбе с революционерами: "Временные неудачи всегда возможны, поэтому, когда Вы соберете у себя достаточное количество войска, я мог бы, в случае неудачи, отступить с остатками халхасцев к Вам, где оправился бы и, соединившись с Вами, стал продолжать начатое святое дело под Вашим руководством" . План Унгерна на объединение сил российской контрреволюции, монголов и монархистов Китая был рассчитан на длительный срок. Поход в 1921 году в Россию был лишь первым шагом по практической реализации этих проектов. Измена собственных офицеров не дала барону возможности предпринять последующие шаги в этом направлении.

Многие современники считали поход Унгерна в Забайкалье авантюрой. Но на этот вопрос может быть и иной взгляд. Исследовавший деятельность белой эмиграции В.Г. Бортневский отмечал, что 1921 год эмигранты начали в твердой уверенности в близости нового похода против большевиков. Эта надежда подкреплялась известиями о восстании в Кронштадте, массовыми крестьянскими выступлениями и волнениями рабочих, распрями в партийном руководстве . Материалы сборника "Сибирская Вандея" показывают, что в 1920-1921 годах Сибирь была охвачена антибольшевистскими восстаниями. Освобожденные от белых области уже испытали все "прелести" продразверстки. Во главе восстаний становились бывшие партизанские командиры. Было очевидно, что в 1921 году после сбора урожая борьба начнется с новой силой. Эту крестьянскую массу и хотел возглавить Унгерн. Он не мог предвидеть, что политика советской власти изменится и произойдет переход к нэпу.

Многие действия Р.Ф. Унгерна были рассчитаны как раз на крестьянские массы. В ходе восстаний в Сибири неоднократно выдвигался лозунг "За царя Михаила" , и Унгерн поднял флаг с вензелем Михаила II (хотя династия Романовых совершенно не стыковалась с созданием Срединной империи). Распространенными лозунгом был "против жидов и комиссаров" . Немедленно антисемитом стал и Унгерн. В войсках Семенова была еврейская рота, агентами самого Унгерна были братья Вольфовичи, но в Урге барон устроил показной еврейский погром. В приказе N 15 он предписывал уничтожать евреев вместе с семьями .

В случае успеха на российской территории Р.Ф. Унгерн не мог мечтать, подобно другим белым военачальникам, дойти до Москвы. Его задачей было создание Срединного государства, а лишь затем освобождение от революции Китая, России и Европы. В своем походе он должен был остановиться, например, на линии Урала. Освободить эту территорию от советской власти теоретически было возможно, но выдержать наступление пятимиллионной Красной Армии нельзя. Унгерн должен был опереться на помощь одного из великих государств. Скорее всего, им должна была стать Япония. Кому, как ни ее императору, было заботиться о восстановлении разрушенных престолов? В 1932 году в одной из частей Китая японцам удалось реставрировать монархию. На престол марионеточного государства Маньчжоу-Го был посажен представитель династии Цинь Пу И.

Последний по времени исследователь деятельности Р.Ф. Унгерна С.Л. Кузьмин считал, что одним из побудительных мотивов, заставивших барона совершить поход в Сибирь, стала неверная информация, сообщаемая перебежчиками. Они говорили о слабости советской власти и недовольстве населения . Анализ документов Сибирского бюро ЦК РКП (б) и Сибирского революционного комитета позволяет предположить, что Унгерн был очень хорошо осведомлен о положении в ДВР.

Продовольственный кризис в ДВР вызвал конфликт в командовании армией и в высшем партийном руководстве. В конце апреля 1921 года Политбюро в Москве приняло решение о замене главнокомандующего ДВР Г.Х. Эйхе В.К. Блюхером, "так как армия близка к разложению" . В связи с принятым решением в среде коммунистов ДВР произошел раскол. По распоряжению Дальбюро Эйхе был подвергнут домашнему аресту. 30 апреля 1921 года И.Н. Смирнов по прямому проводу сообщал В.И.Ленину и Л.Д. Троцкому о том, что благодаря бездеятельности Эйхе армия разлагается, его авторитет окончательно упал. Г.Х. Эйхе внедрил во всех штабах семеновцев и каппелевцев, что парализует доверие военных масс к командованию. Смирнов требовал сместить Дальбюро, отозвав его членов вместе с Эйхе в Москву . В свою очередь, Г.Х. Эйхе телеграфировал Л.Д. Троцкому, что правительство Буфера игнорирует указания центра и идет по сепаратистскому пути, ярко проявляется "партизанское-интриганское течение" (о котором он неоднократно докладывал). Работа по реорганизации партизанских отрядов в регулярные части встретила яростное сопротивление в верхах партизанского командования, которое решилось на настоящий переворот в армии, как сообщал Эйхе .

Весной 1921 года ДВР переживала серьезный кризис, вызванный, в том числе, и действиями Азиатской конной дивизии в Монголии. В свете всего вышеизложенного замысел Унгерна имел вполне реальные очертания. Именно так его и оценивал РВС 5-й армии в своем письме Ленину: "В случае успеха Унгерна, высшие монгольские круги, изменив ориентацию, сформируют с помощью Унгерна правительство автономной Монголии под фактическим протекторатом Японии. Мы будем поставлены перед фактом организации новой белогвардейской базы, открывающей фронт от Маньчжурии до Туркестана, отрезывающей нас от всего Востока" . Еще пессимистичнее выглядело сообщение Смирнова в ЦК РКП (б) 27 мая 1921 года. Он заявлял, что внутреннее положение ДВР хорошо известно противнику. Положение армии ДВР Смирнов расценивал как безнадежное и предсказывал катастрофические последствия .

Унгерна судили дважды. Первый суд над бароном был совершен его соратниками. Офицеры Азиатской дивизии, составив заговор, решили убить своего командира. Еще многие годы после этих событий в своих мемуарах они продолжали осуждать барона за безжалостность и жестокость. Второй суд состоялся в Новониколаевске 15 сентября 1921 года. На этот раз Унгерна судили его враги коммунисты.

Защитник Унгерна на суде в Новониколаевске говорил: "Человек, во время долгой своей военной карьеры подвергавший себя возможности постоянно быть убитым, фаталист, который на свое пленение смотрит, как на судьбу, конечно лично не нуждается в защите. Но в защите нуждается, в сущности говоря, та историческая правда вокруг имени барона Унгерна,... которая создалась" .

Вот ради этой исторической правды исследователь часто должен принимать на себя функции следователя, что в деле Унгерна просто необходимо, так как его враги как в белом, так и в красном лагере были заинтересованы в искажении исторической действительности. Офицерам Азиатской конной дивизии нужно было оправдать свое восстание против командира во время боевых действий, а красные желали использовать "кровавого барона" в своей пропаганде.

На суде Унгерна обвиняли в том, что при наступлении его войсками в отношении населения Советской России (в качестве системы покорения) применялись методы поголовного вырезания (вплоть до детей, которые, по заявлению Унгерна, вырезались на тот случай, чтобы не оставлять "хвостов"). В отношении большевиков и "красных" Унгерном применялись все виды пыток: разламывание в мельницах, битье палками по монгольскому способу (мясо отставало от костей и в таком виде человек продолжал жить), сажание на лед, на раскаленную крышу и т.д.

Из этого делался вывод в том, что Унгерн виновен: "в зверских массовых убийствах и пытках а) крестьян и рабочих, б) коммунистов, в) советских работников, г) евреев, которые вырезались поголовно, д) вырезании детей, е) революционных китайцев и т.д.

Посмотрим, насколько доказаны были эти обвинения.

На допросе по поводу применявшихся им мер наказания Унгерн говорил, что применял смертную казнь. На вопрос по поводу видов казни он отвечал: "вешали и расстреливали". На вопрос "А применяли ли Вы монгольский способ бить до тех пор, пока не отлетят куски мяса?" - Унгерн, по-видимому, с удивлением, отвечал: "Нет, тогда он помрет...". Унгерн признавал, что сажал людей на лед и крышу . В допросе на суде Унгерна спрашивали о том, сколько палок он приказывал давать в виде наказания. Унгерн отвечал, что палками наказывали только солдат, били по телу и давали до 100 ударов . В литературе можно встретить указание на то, что 200 ударов ставят человека на грани смерти. Такое высказывание вызывает серьезные сомнения. Например, распространенное в России в XVIII - первой половине XIX веков наказание шпицрутенами (те же палки) приводило к смерти в районе 4000 ударов, известны случаи, когда выживали и получившие 12 000 ударов . Сведений о том, чтобы от наказания палками в Азиатской конной дивизии кто-то умирал, не имеется.

По-видимому, следователи так и не смогли понять смысл наказаний, накладываемых бароном. Они считали, что посажение на лед и на крышу было разновидностью пытки, поэтому иногда добавлялось "на горячую крышу".

Во время допроса обвиняемого судьи интересовались, за что Унгерн избил адъютанта во время Первой мировой войны. Его спрашивали: "Вы часто избивали людей?". "Мало, но бывало", - отвечал барон .

Неоднократно Унгерна спрашивали, приказывал ли он сжигать деревни. Он отвечал утвердительно, но при этом разъяснял, что "красные деревни" сжигались пустые, так как жители из них разбегались. На вопрос о том, известно ли ему, что трупы людей перемалывались в колесах, бросались в колодцы и вообще чинились всякие зверства, Унгерн отвечал: "Это неправда" .

Единственный конкретный вопрос о расстрелах семей был задан Р.Ф. Унгерну на допросе 27 августа в Троицкосавске. Барон признал, что 2 семьи (9 человек) в Новодмитровке он приказал расстрелять вместе с детьми. При этом он добавил, что в Капчарайской была расстреляна еще одна семья, о чем у следователей сведений не было.

Были расстреляны комсостав и политработники 232-го полка и помначштаба 104-го полка Каннабих. В Гусиноозерском дацане за грабеж обоза Унгерн приказал выпороть всех лам. За присвоение денег им был повешен сотник Архипов, отдан приказ расстрелять Казаградни за то, что тот служит и ему, и красным .

На допросах упоминалась лишь одна фамилия гражданского лица, казненного по приказу Унгерна. Это ветеринарный врач В.Г. Гей, старый член кооператива Центросоюз. Из ответа Унгерна можно заключить, что его спрашивали о том, было ли вызвано убийство Гея меркантильными интересами. Он ответил, что металлических денег у Гея почти совсем не оказалось. Вопросы о судьбе семьи Гея не задавались.

В сводке, составленной следователями по допросам Унгерна 1 и 2 сентября 1921 года, шла речь о том, что он сначала отрицал "избиение всего мужского населения поселка Мандал", а затем сознался, что это было сделано с его ведома . В этом случае барон, видимо, пошел навстречу следователям и взял на себя обвинение. М.Г. Торновский упоминает поселок Мандал, но без всяких комментариев. По-другому обстояло дело с захватом населенного пункта Маймачэн. Командир чахар Найден-ван провел этот рейд самостоятельно, без разрешения барона. Захват Маймачэна сопровождался грабежом и возможно убийствами мирного населения. После этого инцидента чахары были отправлены бароном обратно в Ургу .

Лишь однажды Унгерну задали вопрос о том, знал ли он о насилиях над женщинами, творимыми Л. Сипайловым. Унгерн отвечал, что такого не знает и считает эти слухи вздорными . Во время допроса он вспоминал, что была одна женщина, которую он приказал посадить на лед (провела ночь на льду замерзшей реки).

На вопросы о побуждениях его жестокости со своими подчиненными Унгерн отвечал, что он бывал жесток только с плохими офицерами и солдатами и что такое обращение вызывалось требованиями дисциплины: "Я сторонник палочной дисциплины (Фридрих Великий, Павел I, Николай I)". Этой дисциплиной и держалось все войско .

Как это ни странно, но следователи и судьи вовсе не приложили усилий, чтобы выяснить масштаб преступлений Унгерна. В опубликованных материалах следствия и суда отсутствуют показания свидетелей, лишь несколько раз упоминается о том, что они были. То, что барон отрицал вменяемые ему в вину грабежи и казни мирных жителей, а также сожжение сел вместе с женщинами и детьми, суд во внимание не принял. Конкретными преступлениями, в которых барон признал себя виновным, были расстрел трех семей (2 семьи из 9-ти человек, численность третьей неизвестна), своих соратников Архипова, Казагранди и кооператора Гея. Число расстрелянных по приказу Унгерна евреев, членов Центросоюза и пленных красноармейцев не устанавливалось. В материалах следствия указывалось, что пленных красноармейцев барон или отпускал, или принимал в ряды дивизии. Были случаи, когда он принимал на командные должности пленных коммунистов .

Представляется, что коммунисты-следователи были поражены скромностью "жестокостей" барона. Все выявленные преступления волне укладывались в повседневную практику самих большевиков. Но Унгерн на суде должен был соответствовать образу "кровавого барона" и служить пугалом для населения России. Отсюда и попытки придать дисциплинарным наказаниям, практиковавшимся бароном, вид пыток (сажание на раскаленную крышу, битье палками до отделения мяса), и явное, ни на чем не основанное многократное преувеличение жертв деятельности Унгерна.

Смертный приговор Р.Ф. Унгерну был вынесен в Кремле. 26 августа 1921 года В.И. Ленин передал по телефону Политбюро свое заключение по делу барона, заканчивающееся словами: "...устроить публичный суд, провести его с максимальной скоростью и расстрелять". На следующий день заключение Ленина в той же редакции было утверждено Политбюро . Партийные вожди совершенно не приняли во внимание, что 17 января 1920 года Совет народных комиссаров принял постановление об отмене смертной казни в отношении врагов Советской власти.

В этом отношении суд над Унгерном находился в сильном контрасте с похожим делом, слушавшимся в начале марта 1921 года. В советских газетах тот процесс освещался под заглавием "Кровавый пир Семеновщины". К суду были привлечены четырнадцать участников расправы над заключенными в Красных казармах города Троицкосавска 8 и 9 января 1920 года. В те дни было убито до 1000 человек. Городская дума для того, чтобы остановить казни, была вынуждена просить о вводе в город китайских частей. Хотя в руки советских властей попали далеко не главные виновники событий в Красных казармах, но и некоторым из них вменялось в вину участие в убийствах: заключенных рубили шашками, кололи штыками, били прикладами и пытались травить ядом. Итогом этого шумного процесса стал приговор: семерых подсудимых - к двадцати годам общественных работ, одного - к десяти годам, одного - к десяти годам условно, трое были оправданы, а один выслан из ДВР .

Суд соратников барона был строг, но можно предположить, что столь же мало объективен, как и большевистский. Многими исследователями замечено, что офицеры и чины Азиатской конной дивизии, оставившие свои воспоминания, имели непосредственное отношение к восстанию против Р.Ф. Унгерна. Они были заинтересованы в чернении барона, чтобы снять с себя ответственность за провал похода и убийство командира. Одновременно они пытались переложить на барона ответственность за все плохое, что было сделано дивизией во время похода в Монголию. Отсюда попытки представить Унгерна прирожденно жестоким человеком, проявлявшим это качество во все периоды своей жизни.

Что же смогли предъявить Р.Ф. Унгерну его судьи из белого лагеря? Выясняется, что весьма немного (в том случае, если мы это примем на веру). Действительно, по приказу барона людей не только вешали и расстреливали, но даже сжигали заживо. Оправдать эти действия невозможно, даже ссылаясь на чрезвычайную обстановку того времени. Но можно попытаться понять, почему Унгерн поступал так или иначе, чем он руководствовался в вынесении приговоров, какие цели ставил перед собой. Были ли правы современники барона, во главе с поэтом Арсением Несмеловым (А.И. Митропольским) утверждавшие, что Унгерн своими жестокими поступками просто удовлетворял свою садистскую страсть?

Главным обвинителем Р.Ф. Унгерна суждено было стать М.Г. Торновскому. Он в течение многих лет собирал материал, чтобы написать "беспристрастную" картину деятельности Азиатской конной дивизии. Из десяти конкретных лиц, убитых по приказу Унгерна и перечисленных Торновским (Чернов, Гей, Архипов, Ли, Дроздов, Гордеев, Парняков, Энгельгарт, Ружанский, Лауренц), у других мемуаристов встречаются: у А.С. Макеева - 6; у Н.Н. Князева - 3; у М.Н. Рибо- 2; у Голубева - 1.

М.Г. Торновский (1882 - после 1955) - выпускник Иркутского военного училища. В Первую мировую войну был командиром батальона на Русско-германском фронте. Получил чин полковника и был откомандирован для работы в Иркутском военном училище. После революции уехал в Харбин, где вступил в антибольшевистскую организацию "Комитет защиты Родины и Учредительного собрания". Позднее в армии А.В. Колчака командовал 1-м Егерским полком. В 1919 году был командирован в ставку Колчака, но по дороге получил известие, что адмирал расстрелян, и остался в Урге .

Во время осады города Унгерном Торновский был заключен китайцами в тюрьму, где провел около двух месяцев. 10 или 11 января 1921 года он был освобожден по приказу военного министра из Пекина. После объявления в Урге о приеме добровольцев в Азиатскую конную дивизию Торновский явился в штаб Унгерна и представился генералу Б.П. Резухину. Он был определен на должность начальника штаба. М.Г. Торновский вспоминал, что у него "не лежало сердце к семеновцам", так как их деятельность была ему хорошо известна. Сослуживец Торновского поручик А.И. Орлов и сотник Патрин, перешедшие в 1919 году от Г.М. Семенова к А.В. Колчаку, вообще бежали из Урги, чтобы не служить у Унгерна . Вызывает удивление, что барон назначил на пост начальника штаба незнакомого ему офицера. В глазах Р.Ф. Унгерна М.Г. Торновского компрометировало даже то, что он был членом "Комитета защиты Родины и Учредительного собрания". Не говоря уже о том, что по не совсем понятным причинам командир полка покинул театр боевых действий и в течение года занимался предпринимательством в Урге, в то время, как Азиатская дивизия вела непрерывные бои. Унгерн вообще очень подозрительно относился к колчаковским обер-офицерам, предпочитая не принимать их на службу. Скорее всего, Торновский был определен в штаб для более тщательной проверки. Через две недели работы, видимо, получив благоприятный отзыв Резухина, Унгерн назначил его в свой личный штаб. Сам Торновский признавал, что в его распоряжении не было ни одного человека и он не получал заданий (кроме допроса полковника Лауренца).

Унгерн был крайне холоден со своим новым подчиненным. 5 февраля Торновский поступил на службу в Азиатскую конную дивизию, а уже 17 марта он был ранен и выбыл из строя на два месяца. До самого выхода дивизии из Урги Торновский не имел доступа к информации и пользовался лишь слухами о происходившем. О многом говорит тот факт, что, выступая в поход, Унгерн не оставил в Урге своего бывшего начальника штаба (еще ходившего на костылях и не могшего самостоятельно сесть на лошадь). 14 июня Торновский догнал дивизию и получил назначение "походным интендантом", хотя интендантства в то время дивизия не имела. Таким образом, описание боевых действий Азиатской конной дивизии в своих воспоминаниях автор передавал также с чужих слов.

Уже вскоре появилось новое обстоятельство, очень настроившее М.Г. Торновского против командира дивизии. По словам мемуариста, на реку Селенгу прибыл капитан Безродный, привезший много документов, компрометировавших колчаковских офицеров. По поводу Торновского Безродному удалось получить показания о том, что он преклоняется перед Лениным и сочувствует его деятельности. Донос был основан на действительно имевшем место разговоре, в котором Торновский отмечал, что Ленин войдет навсегда в историю России. Только заступничество генерала Резухина заставило Унгерна воздержаться от расправы с мнимым большевиком. Хотя позднее мемуарист и получил задание пропагандировать в деревнях цели противобольшевитского похода, доверия Унгерна он так и не заслужил. Это "вербовочно-агитационное бюро" за 15 дней работы завербовало всего трех добровольцев. В результате 10 августа по приказу Унгерна Торновский был определен простым всадником в 1-й полк, где, впрочем, был поставлен старшим над санитарами.

М.Г. Торновский заявлял, что он ничего не знал о заговоре. Полной неожиданностью для него было убийство Б.П. Резухина. Тем не менее, Торновский был избран офицерами командиром бригады и увел ее в Китай. Унгерна он больше не видел. Даже из этого краткого обзора видно, что у Торновского не было причин любить Унгерна. Служили они вместе очень недолго и их отношения не сложились. Учитывая все вышеизложенное, Торновского трудно считать беспристрастным свидетелем. Большая часть его воспоминаний записана с чужих слов. Воспоминания соратников Унгерна вообще во многих местах повторяют друг друга. Это и понятно, ни один из бойцов Азиатской конной дивизии не мог быть одновременно во всех местах действий ее подразделений. Оказывается, что свидетелей "зверств" барона практически нет. Все мемуаристы передают слухи или чужие рассказы. Чтобы быть до конца объективными, воспользуемся показаниями самого "беспристрастного" обвинителя Торновского, компилировавшего воспоминания своих предшественников.

Самым впечатляющим из наказаний, примененных Р.Ф. Унгерном, стала расправа над прапорщиком Черновым. Первым казнь Чернова описал Голубев (1926 год), видимо, служивший в Азиатской конной дивизии (других сведений о нем нет). Согласно его рассказу, после провала первых наступлений на Ургу Азиатская дивизия отошла на Акшу, имея с собой большой обоз с ранеными. Там распоряжались бывший комендант Даурии полковник Лауренс и прапорщик Чернов. Договорившись между собой, они решили убить больных, у которых были деньги. Позднее, чтобы облегчить обоз, они отдали приказ отравить тяжелораненых, но фельдшер не выполнил этого указания.

Когда Унгерн получил сведения о злоупотреблениях в обозе и лазарете, он приказал арестовать прапорщика Чернова, пороть его, а затем сжечь живым на костре . В дальнейшем сообщение о преступлении и казни Чернова повторялось с различными вариациями многими мемуаристами. Например, в 1934 году Н.Н. Князев писал, что Чернов был сожжен за убийство и ограбление нескольких раненых всадников, лежавших в лазарете . Очевидно, что Унгерн специально придал казни Чернова показательный, демонстративный характер, чтобы пресечь повторение подобных случаев в дальнейшем.

По свидетельству Голубева, подполковник Лауренц был соучастником преступления Чернова. М.Г. Торновский, который лично допрашивал Лауренца, подтверждал это сообщение. По его свидетельству, Лауренц обвинялся в том, что грабил монголов и хотел отравить раненых, находившихся в госпитале. Можно предположить, что Торновскому действительно было поручено допросить Лауреца о его служебной деятельности, но о действительном обвинении он ничего не знал. Подполковник Лауренц, как комендант Даурии, был ближайшим сотрудником Унгерна. Он вместе с командиром Анненковского полка полковником Циркулинским был ранен во время второго штурма Урги. Затем Циркулинский и Лауренц получили особое задание и были направлены в Китай.

О миссии подполковника Лауренца можно получить сведения из письма Унгерну неизвестного войскового старшины 25 января 1920 года: "Подполковник Лауренц для точной разведки положения на местах выезжает в Хайлар, вероятно в Харбин..." . Сохранились два письма Лауренца к Унгерну от 1 и 7 февраля, где он отчитывался о выполнении задания. 2 марта 1921 года Унгерн писал Чжан Куню о том, чтобы он не верил полковнику Лауренцу, так как он бежал .

Миссия Лауренца и Циркулинского оказалась рискованной. Китайцы начали аресты людей, связанных с бароном. Циркулинский был арестован при попытке провести транспорт с медикаментами в Ургу. Он сидел в китайской тюрьме и подвергался пыткам. Груз был конфискован. За проявленную верность Унгерн простил Циркулинскому не только потерю груза, но и дезертирство офицерской сотни Анненковского полка, командиром которого Циркулинский был до ранения. Когда он вернулся назад, Унгерн назначил его начальником обороны Урги. Видимо, Лауренц повел себя иначе и, выполняя задание барона, не проявил стойкости и верности белому делу, за что и был расстрелян.

Во время суда над Унгерном упоминались несколько фамилий лиц, расстрелянных по приказу барона. Особым вниманием судей пользовался священник Ф.А. Парняков. На заданный ему на эту тему вопрос Унгерн отвечал, что приказал убить священника потому, что тот был председателем какого-то комитета . В дальнейшем большевики продолжали "разыгрывать карту" Ф.А. Парнякова: "Христианин, верующий в Бога, отправляет другого христианина - священника Парнякова на тот свет, так как он красный... Барон Унгерн - религиозный человек, я в этом нисколько не сомневаюсь, и это подчеркивает то, что религия никогда не спасала никого от самых величайших преступлений", - гневно восклицал обвинитель Е. Ярославский .

Что же писали соратники барона о священнике, чья смерть была использована большевиками для разоблачения религии? Полковник В.Ю. Сокольницкий, начальник штаба отряда Кайгородова, писал, что Федор Парняков был большевиком и председателем одного из кооперативов Урги . Член Войскового правления Енисейского казачьего войска К.И. Лаврентьев, во время осады Урги заключенный китайцами в тюрьму, утверждал, что о. Федор Парняков сыграл провокаторскую роль в судьбе русских заключенных. Он тормозил их перевод в теплое помещение . Вполне конкретно описывал деятельность Парнякова проживавший с 1820 года в Урге М.Г. Торновский. Он называл священника "большевиствующим деятелем", одним из главных проводников коммунистических идей. Парнякова и его товарищей Торновский обвинял в гибели около 100 русских людей, расстрелянных по их доносам в Урге и ее окрестностях. В другом месте мемуарист писал, что Ф.А. Парняков и его сыновья были причастны к террористической группе революционеров еще с 1905 года. Сам священник был "пьяница, похабник, несомненный атеист" . Очевидно, что приказ расстрелять "священника" Унгерн отдал по просьбе части жителей Урги, считавших Парнякова большевиком и агентом китайцев.

Врач С.Б. Цыбыктаров возглавлял больницу при российском консульстве в Урге. После взятия Унгерном города он был арестован по обвинению в большевизме и расстрелян. По этому поводу М.Г. Торновский в своих воспоминаниях предполагал, что С.Б. Цыбыктаров был кем-то оклеветан или убит с целью реквизиции его имущество . Из воспоминаний Д.П. Першина, который сопровождал Цыбыктарова к барону после ареста, следует, что последний очень раскаивался, что произносил речи на собрании в Урге в присутствии конвойных казаков . Сам Унгерн говорил о С.Б. Цыбыктарове: "В Чите на собрании я слышал, как он распинался за коммунистов и за всякие свободы" .

После взятия Урги были расстреляны некоторые колчаковские обер-офицеры. Торновский писал, что за панические слухи был расстрелян подполковник Дроздов . По этому поводу А.С. Макеев вспоминал, что панические настроения Унгерн ликвидировал, расстреляв подполковника Дроздова, распространявшего слухи. После этого больше никто не решился сомневаться в "устойчивости ургинской жизни" .

В Урге был арестован и расстрелян бывший кяхтиский комиссар А.Д. Хитрово. По воспоминаниям Д.П. Першина, за два дня до ареста Хитрово заходил к нему и рассказывал об ужасах семеновщины в Троицкосавске. Он порицал атаманщину и считал ее причиной краха А.В. Колчака. Хитрово принимал участие в решении троицкосавского городского самоуправления пригласить в город китайцев, чтобы прекратить произвол семеновцев. Д.П. Першин вспоминал, что несколько членов городского самоуправления были расстреляны большевиками за приглашение китайцев . Не избежал этой участи и Хитрово, но по приказу Унгерна.

Торновский вспоминал, что Унгерн конфисковал в Урге большой кожевенный завод и поставил управлять им Гордеева (в прошлом крупного кожевника-заводчика на Волге). Вскоре Гордеева за маловажный поступок повесили .

Что же это за "маловажный поступок"? Торновский упоминал, что Гордеев украл 2500 долларов и какое- то количество сахара. К.И. Лаврентьев так же указывал, что Гордеев был расстрелян за кражу сахара со складов завода . Командир сотни Азиатской конной дивизии получал в месяц 30 рублей, в сравнении с этим кража 2500 долларов была очень серьезным делом (мародеров Унгерн вешал и за украденный отрез ткани).

С 1912 года в Монголии действовал кооператив Центросоюз, занимавшийся заготовкой мяса и кож. После революции руководство Центросоюза переориентировалось на контакты с советской Москвой. Служащие кооператива снабжали деньгами и продовольствием красных партизан, в то же время срывали поставки мяса белому фронту. Перед занятием Урги Унгерн был настроен на поголовное истребление служащих Центросоюза как большевиков. Но перед штурмом к Унгерну перебежали двое забайкальских казаков, низовые сотрудники кооператива, и передали информацию обо всех служащих Центросоюза. Во время последнего боя за Ургу бывшие белогвардейцы из числа служащих кооператива присоединились к бойцам Унгерна и стали истреблять своих бывших коллег большевиков . В дальнейшем Унгерн продолжил репрессии против членов Центросоюза, заподозренных им в большевизме. Так был убит вместе с семьей ветеринарный врач В.Г. Гей. Описывавший его смерть Торновский упоминал, что у Унгерна были данные, что Гей находится в постоянной связи со штабом 5-й советской армии в Иркутске . Ф. Оссендовский в своей книге "Звери, люди и боги" писал о В.Г. Гейе: "Он вел дело на широкую ногу, а когда в 1917 году большевики захватили власть, стал сотрудничать с ними, быстро сменив убеждения. В марте 1918 года, когда армия Колчака прогнала большевиков из Сибири, ветеринара арестовали и судили. Его, впрочем, быстро освободили: ведь он был единственным человеком, способным осуществлять поставки из Монголии, и он действительно тут же передал Колчаку все находившееся у него в наличии мясо, а также серебро, полученное от советских комиссаров".

За воровство Унгерн нередко расстреливал и своих собственных офицеров, даже заслуженных. М.Г. Торновский, видимо из воспоминаний А.С. Макеева, заимствовал рассказ о казни адъютанта барона и его жены Ружанских. Адъютант, получив по подложному документу 15 000 рублей, бежал, надеясь захватить в госпитале свою жену санитарку, но они были пойманы и казнены. После этого должность адъютанта получил А.С. Макеев .

Большинство мемуаристов, описывающих заключение унгерновской эпопеи, упоминало казнь полковника П.Н. Архипова. Он присоединился к Азиатской конной дивизии перед последним штурмом Урги, приведя с собой конную сотню в 90 казаков. Торновский посвятил смерти Архипова отдельный подраздел своего труда. В конце июня Унгерн получил известия от Л. Сипайлова о том, что П.Н. Архипов утаил часть золота, захваченного во время взятия китайского банка (по разным сведениям 17-18 фунтов или три с половиной пуда). Полковник во всем сознался и был казнен (по разным сведениям расстрелян, повешен или удушен после пыток) .

Несмотря на то, что Унгерн вынужден был прибегать к услугам палачей и доносчиков, это не значит, что он относился с уважением и любовью к этим людям. Барон терпел их до той поры, пока они были необходимы. Н.Н. Князев указывал, что в период отхода от Троицкосавска Унгерн отдал письменный приказ генералу Резухину повесить своего главного палача Л. Сипайлова, когда он прибудет в отряд . Тогда же сурово наказан был главный врач дивизии А.Ф. Клингенберг. Расправа над ним запомнилась многим мемуаристам. Торновский описывал эту расправу с врачом (4 июня 1921 года) так: Унгерн, увидев плохо перевязанного раненного, подбежал к А.Ф. Клингенбергу и стал бить его сначала ташуром, а затем и ногами, в результате сломав ему ногу. После этого врач был эвакуирован в Ургу .

При внимательном рассмотрении биографии Клингенберга надо признать, что у барона мог быть и другой повод, кроме плохого ухода за больными, для наказания своего главного врача. Мемуарист Голубев так описывал деятельность Клингенберга: бежав от красных из Верхнеудинска, он стал работать врачом в Кяхте, где сошелся с местными евреями. Оказавшись мобилизованным в дивизию Унгерна после взятия Урги, Клингенберг возглавил расправу над евреями. Во главе казаков он приходил на квартиры своих старых знакомых, изымал деньги и ценности, а затем расстреливал хозяев. Затем Клингенберг стал осведомителем и доносил барону о разговорах среди раненых в госпитале, "многим сократив жизнь" . За это он и был расстрелян по приказанию полковника Циркулинского уже после оставления белыми Урги.

Нет ясности с обстоятельствами смерти двух других медиков. Торновский сообщал о казни зубного врача корейца Ли и медицинского фельдшера из Омска Энгельгардт-Езерского . Причем, последний был сожжен так же, как прапорщик Чернов. Торновский не знал причины этих казней. Вскользь о них упоминали А.С. Макеев (о Ли), Д.Д. Алешин и Н.М. Рибо (о Энгельгардт-Езерском). Если принимать на веру эти сообщения, то прослеживается какая-то необычная пристрастность барона к медицинским работникам. Г.М. Семенов вспоминал, что в бытность свою в Хайларе Унгерн отдал приказ расстрелять доктора Григорьева, ведшего пропаганду против барона . Среди распоряжений Унгерна по отдельной Азиатской конной бригаде сохранился приказ от 20 декабря 1919 года по поводу ареста врача бригады Ильинского. Барон приказывал арестовать медика на один день и две ночи за то же самое, за что он уже арестовывал его две недели назад: "Посмотрю, кому надоест раньше: мне ли сажать, ему ли сидеть" , - писал Унгерн (заметим, что вопреки мнению, сложившемуся в исторической литературе о режиме на станции Даурия, речь в приказе идет лишь об аресте, физическое воздействие вообще не предусматривалось). Врачи отвечали барону нелюбовью, один из них - Н.М. Рибо - принял активное участие в заговоре против командира Азиатской конной дивизии. Очевидно, что Унгерн был монархистом ультраправых убеждений. В его глазах большевиком был любой, не разделявший его взглядов на государственное устройство. Таким образом, в число таких "большевиков" попадала почти вся русская интеллигенция того времени. Близко же сталкиваться в ходе действий дивизии Унгерну приходилось в основном с медиками. С ними, как с представителями "революционной интеллигенции", он бывал иногда, мягко говоря, не в меру суров.

Подозрительность Р.Ф. Унгерна к новым людям, попадавшим в дивизию, была вполне обоснована. На разных уровнях партийного руководства, в том числе и на самом высоком, в Москве, неоднократно издавались директивы о посылке агитаторов в отряды барона с целью их разложения . В монографии, посвященной деятельности ВЧК - ГПУ, вышедшей в 70-х годах, утверждалось, что пленение Унгерна было организовано полномочным представителем ГПУ Сибири И.П. Павлуновским. В отрядах барона действовали советские агенты, которые и организовали заговор в Азиатской конной дивизии . Хотя такое заявление и представляется очень сомнительным, но подобную задачу чекисты перед собой определенно ставили.

Очень показательным примером является описание в мемуарах расправы Р.Ф. Унгерна над единственным конно-артиллеристом дивизии капитаном Оганезовым. В описании Торновского Оганезов был отправлен пасти скот в наказание за то, что его батарея вела огонь с закрытой позиции . Другую версию этого события приводит Н.Н. Князев. По его воспоминаниям, Оганезов был наказан за то, что обстрелял сопку, где в это время находился барон . Мы уже никогда не узнаем, как происходили эти события. Прочие мемуаристы не упоминают о них. Но если совместить оба рассказа, то получится, что Оганезов обстрелял сопку, где находился Унгерн после его запрещения стрелять с закрытых позиций. В таком случае наказание было вполне умеренным, так как барон мог заподозрить и злой умысел. Торновский в заключение своих воспоминаний оговаривался, что в эмиграции Оганезов "сердечно вспоминал генерала Унгерна" . Возможно, и в этом случае барон оказался прав?

Самым крупным преступлением Р.Ф. Унгерна стал еврейский погром в Урге. Торновский вспоминал (с чужих слов), что перед занятием Урги барон отдал приказ: "При занятии Урги всех коммунистов и евреев уничтожать на месте, имущество их забирать. Одну треть забранного сдавать в штаб, а две трети оставлять в свою пользу". Автор указывал, что из всех евреев Урги спаслись девочка, которую удочерила русская нянька, и девушка, ставшая наложницей Сипайлова, им же в последствии задушенная . Н.Н. Князев останавливался на этом вопросе подробнее. Описывая взгляды барона, он отмечал уверенность Унгерна в том, что "русская революция устроена евреями и лишь злая еврейская сила поддерживает и усугубляет революционный процесс в России. Он полагал, что установление порядка на нашей родине невозможно, пока существуют евреи". Автор отмечал, что в Урге были сделаны некоторые исключения. Была сохранена жизнь Вольфовича и присяжного поверенного Мариупольского, зубного врача и еще одного еврея, за которых просили "ургинские бароны" Фитингоф, Тизенгаузен и фон Витте . А.С. Макеев передавал такие слова барона: "Я не делю людей по национальностям. Все - люди, но здесь я поступлю по-другому. Если еврей жестоко и трусливо, как подлая гиена, издевается над беззащитными русскими офицерами, их женами и детьми, я приказываю: при взятии Урги все евреи должны быть уничтожены - вырезаны. Это им заслуженная месть за то, что не скрутили рук своей гадине. Кровь за кровь!"

Из воспоминаний А.С. Макеева следует, что кроме желания пополнить казну дивизии и стимулировать казаков в борьбе за Ургу, отдавая приказ истребить евреев, Унгерн руководствовался так же чувством мести. Барон имел много информации обо всем, что происходит в осажденном городе. По тем же соображениям после взятия Урги был казнен богатый купец М.Л. Носков, доверенное лицо еврейской фирмы Бидермана. По свидетельству Торновского, Носков сильно притеснял монголов, а Д.П. Першин вспоминал, что купец негостеприимно отнесся к русским беженцам и отказал в деньгах посланцам Унгерна . Все это было отнесено бароном на счет всех евреев, проживавших в Урге.

По мнению очевидцев событий, после взятия бароном Урги там было убито от 100 до 200 человек, около 50-ти из них были евреи. Как-либо конкретизировать или хотя бы уточнить эти цифру пока возможным не представляется. В дальнейшем Унгерн взял на вооружение популярный тогда в Сибири лозунг, и в его приказе N 15 провозглашалось: "комиссаров, коммунистов и евреев уничтожать вместе с семьями". Следователи, допрашивавшие барона, делали заключение о том, что "революцию барон абсолютно не приемлет и считает причиной революции евреев и падение нравов, которым евреи воспользовались" . Он "не понимает в Совроссии народную власть и твердо убежден, что власть непременно перейдет к евреям" .

Азиатская конная дивизия не имела даже подобия военного суда. Р.Ф. Унгерн лично проводил следствие и выносил приговор. Чем же руководствовался барон в этом скором судопроизводстве? Унгерн беспредельно доверял собственной интуиции. Сохранились воспоминания о том, как при первой встрече он спрашивал человека "Ты социалист?", "Ты еврей или поляк?". При этом барон заглядывал собеседнику в глаза. От произведенного впечатления зависела судьба допрашиваемого. Унгерн имел целую сеть осведомителей. Они действовали в Китае, Монголии и в рядах самой Азиатской конной дивизии. Полученную информацию барон проверял при личном допросе. Доносчики и свидетели при этом не присутствовали и повторно не допрашивались. Точно так же Унгерн действовал при отборе среди пленных красноармейцев евреев и комиссаров. Мемуаристы расходятся в оценках результатов этого отбора. Даже при очень высокой точности, этот метод барона неизбежно должен был давать сбои.

Известны случаи, когда Р.Ф. Унгерн отходил от своего правила личного допроса. Трагические события произошли в начале 1921 года в городе Улясутай. Там собралось множество офицеров, бежавших из советской России. В результате недолгой борьбы их возглавил полковник Михайлов, но вскоре прибыла новая группа офицеров во главе с полковником Полетиком, предъявившим свои права на лидерство. Он представил документы от "Центрального российского комитета по борьбе с большевиками". 10 апреля в Улясутай прибыл атаман Казанцев и, предъявив полномочия от барона, потребовал, чтобы Михайлов, Полетико и еще ряд лиц срочно отправились в Ургу. По дороге эту группу встретил другой посланец Унгерна капитан Безродный. Он провел тщательный обыск и у большей части офицеров обнаружил драгоценности или компрометировавшие их бумаги. 11 человек из группы тут же были расстреляны . Ф. Осендовский, ехавший с этой группой, утверждал, что Безродный вез с собой "кипу" смертных приговоров, подписанных бароном .

Унгерна не страшила смерть, он говорил, что лишь она одна может освободить русского офицера от борьбы с большевиками. Барон не боялся пехоты, на суде он заявлял, что смог бы уйти и от миллиона пехотинцев. Конечно, это была бравада. Нескольким тысячам разрозненных белых бойцов противостояли многотысячные красная и китайская армии, имевшие в своем составе артиллерию и кавалерию. Даже самый искусный кавалерист должен был отступить перед этой силой.

Но наследник крестоносцев имел в своем распоряжении грозное оружие - страх. Сознательно культивируя миф о собственной жестокости и безумии, Унгерн многократно преумножал силу Азиатской конной дивизии. Только страх китайцев перед "безумным бароном" позволил его бойцам овладеть Ургой с ее 15 000 гарнизоном. Восставшие офицеры настолько боялись Унгерна, что среди них не нашлось человека, способного лично убить барона. Увидев, что он возвращается в лагерь, полковник Евфаритский, войсковой старшина Марков и еще 8-9 офицеров бежали и уже больше не присоединились к отряду .

По разным сведениям, 18-21 августа в Азиатской конной дивизии произошло восстание, возглавляемое старшими офицерами. В результате Б.П. Резухин был убит, а Р.Ф. Унгерн попал в плен к красным. С этого момента дивизия, распавшись на отдельные отряды, перестала существовать. Что же стало причиной гибели Азиатской конной дивизии? Ее офицеры считали, что это была легендарная жестокость барона. Современные исследователи объясняли ее военными неудачами, нежеланием офицеров уходить на Запад и т.д. Представляется, что одним из основных факторов, погубивших так удачно начатое в Монголии дело, стала уникальная скрытность Унгерна. Офицеры, знавшие его в дореволюционный период, отмечали, что барон сторонился общества и предпочитал одиночество. Даже став во главе дивизии, он не изменил себе. При Унгерне не было штаба, хотя начальники штаба дивизии назначались, но часто это были совершенно случайные люди. Барон не имел своего окружения и, видимо, вообще друзей (кроме, возможно, Резухина). Даже адъютанты ничего не знали о его планах. Унгерн не доверял своим старшим офицерам, не проводил их собраний и не привлекал к стратегическому планированию. Наконец, он не выступал перед личным составом дивизии. Его приказы видимо просто зачитывались в сотнях. Можно понять, что барону трудно было общаться с представителями шестнадцати языков, но пренебрежение своими русскими бойцами, в конце концов, стоило ему жизни.

Самый строгий из обвинителей Унгерна Торновский вменял в вину барону приказы о казни семи чинов Азиатской конной дивизии, к этому можно прибавить 40 офицеров, дезертировавших из Анненковского полка (большая часть из них была убита). Кроме того, по приказу Унгерна были казнены 22 военных и гражданских лица, не входивших в состав дивизии, плюс до 50 евреев, погибших во время погрома в Урге. Всего 119 человек. Торновский, видимо сознательно, оставил в тени казни целых семей и расстрелы пленных. Удивляет, что во время следствия и суда над Унгерном эти вопросы так же практически не рассматривались. Даже при самом приблизительном подсчете число жертв Азиатской конной дивизии с августа 1920 по август 1921 года не превышало 200 человек (число погибших китайцев не может быть установлено даже приблизительно). Соратники барона указывали на два случая, когда по его приказу были заживо сожжены люди. На следствии Унгерн признал, что по его приказу было расстреляно три семьи вместе с женщинами и детьми. Самым серьезным преступлением барона является санкционирование еврейского погрома в Урге.

Сравнивать "зверства" Унгерна с деяниями большевиков бессмысленно. Очевидно, что Ленину и Троцкому в масштабах России удалось добиться гораздо большего, чем барону на станции Даурия и в пределах Монголии. К свои врагам большевики были безжалостны. Чего стоит только один институт заложников, которые брались по классовому признаку и расстреливались без всякой вины. Например, генералы П.К. Ранненкампф, Р.Д. Радко-Дмитриев и Н.В. Рузский были казнены с группой заложников в Кисловодске. Под непосредственным руководством Р.С. Залкинд (Землячки) и Бела Куна были расстреляны тысячи офицеров врангелевской армии, поверившие большевикам и решившие не покидать Родину. Показательнейший пример казни большевиками женщин и детей - расстрел в Екатеринбурге Царской семьи.

Коммунисты были столь же безжалостны и к своим соратникам. Для Троцкого расстрел каждого четвертого или десятого солдата в провинившемся полку был нормальным явлением. Расстреливались комиссары, командиры и военспецы. Можно вспомнить такие крупные имена, как Б.М. Думенко и Ф.К. Миронов. Яркое представление о пытках и казнях, практиковавшихся в красном лагере, дает сборник материалов Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков. Результаты экзотических пыток задокументированы в фотографиях . Неудивительно, что большевики-следователи во время суда над Унгерном очень интересовались вопросом, на раскаленную ли крышу сажал барон людей в виде наказания.

Даже если брать только забайкальский театр военных действий Гражданской войны, число жертв Унгерна вовсе не выглядит каким-то необычным. 28 марта 1919 года при захвате партизанами села Курунзулай было расстреляно семь пленных казачьих офицеров и шесть казаков-добровольцев. В ходе последовавшего за этим красного террора в селе Маньково было расстреляно шесть человек, в Александровском заводе - двадцать человек мирных жителей. 14 июля 1919 года во время восстания в 1-м казачьем полку атамана Семенова погибло тринадцать офицеров и двадцать казаков. 16 июля партизаны расстреляли еще тридцать восемь казаков . Хотя решения о казнях и выносил революционный суд, но он ничем не отличался от единоличного суда барона, так как руководствовался не законами, а классовыми принципами.

Был опубликован протокол заседаний народного суда Сахалинскй области по обвинению участников событий в Николаевске-на-Амуре. Летом 1920 года анархист Тряпицин, командовавший соединением партизан, занявших Николаевск, получил директиву военревштаба Я.Д. Янсона с указанием защитить город от наступавших японских войск любой ценой. Этой директивой Тряпицин воспользовался для массовой расправы с мирным населением, по его мнению, состоявшим из контрреволюционных элементов. Среди обвинений, зачитанных на суде, было следующее: "Достаточно вспомнить о наполнении трупами Амгуни, о горах трупов, которые вывозились на катерах в фарватер в Николаевске-на-Амуре, о полутора тысячах трупов, брошенных на льду Амура после японского выступления" . Тряпицыну предъявляли обвинения в сожжении города, истреблении мирного японского населения и половины жителей Сахалинской области. Он был приговорен к расстрелу.

Жестокость Унгерна не была чем-то особенным и в белом стане. То, что делал он, было "нормальным" явлением для карательных операций на Восточном фронте. Но то, что нам известно о деятельности Л.Г. Корнилова, М.Г. Дроздовского и А.П. Кутепова, делает количество жертв "кровавого барона" просто смешным. Например, помощник и ближайший сотрудник М.Г. Дроздовского капитан Д.Б. Бологовский вспоминал, что во время похода Яссы - Дон была сформирована "команда разведчиков особого назначения". За время похода ими было расстреляно около 700 человек. Только в Ростове - 500 человек. Основной задачей "команды" была не борьба с красными, а уничтожение былых, которые вредят белому делу и способствуют наступлению советской власти. Позднее, под непосредственным руководством Бологовского был убит лидер кубанских самостийников Н.С. Рябовол (член Кубанской рады - одного из белых правительств) .

Надо принять во внимание и те исключительные условия, в которых приходилось действовать Унгерну. Поражение Белого движения на всех фронтах привело к полной деморализации белой армии. Казаки на Южном фронте и солдаты А.В. Колчака в равной степени массово бросали фронт и сдавались в плен. Чудовищные примеры деморализации известны, например, в частях атамана Б.В. Анненкова при отступлении в Китай (убивали и насиловали жен и дочерей своих же казачьих офицеров). Унгерн смог не только сохранить от развала свои полки (где было 16 национальностей, и русские были в меньшинстве), но и заставить их доблестно сражаться и побеждать. Для этого были нужны экстренные меры. По свидетельству мемуаристов, к казни в виде сожжения на костре барон прибегал дважды - в период поражения под Ургой (прапорщик Чернов) и после провала первого похода в ДВР (медик Энгельгардт-Езерский). Каждый раз боеспособность дивизии, несмотря на поражение, была полностью восстановлена. В этом случае Унгерн проявил себя как опытный психолог. Наказание он смог превратить в мощнейшее средство наглядной агитации и устрашения. При этом надо учитывать, что обычная казнь на азиатов произвела бы мало впечатления, да и на русских, принимая во внимание условия того времени. Отсюда сожжения на костре. Собственно, этим диапазон необычных казней и ограничивался.

Что же можно сказать в заключении? Р.Ф. Унгерн единственный из военачальников Гражданской войны, чьи жертвы известны практически поименно. Проанализировав доступные источники, не удалось обнаружить деяний Азиатской конной дивизии, о которых писали советские авторы. Ни в протоколах допросов и заседаний суда, ни в воспоминаниях современников мы не находим описаний убийств женщин, детей и мирных жителей (за исключением еврейского погрома и трех семей во время похода в Сибирь), ни чудовищных пыток, в которых принимал участия барон. Напротив, становится очевидно, что Унгерн сделал все, чтобы сохранить боеспособность своей дивизии и привлечь к ней симпатии населения. Он сурово пресекал факты мародерства, безжалостно боролся с грабителями и ворами, прибегал к самым суровым средствам для поддержания дисциплины. Уничтожал же он тех, кого считал врагами. Авторы мемуаров свидетельствуют о том, что Унгерн никогда лично не только не приводил в исполнение свои смертные приговоры, но даже не присутствовал на допросах с пристрастием. А.С. Макеев вспоминал, что когда в походе казаки привели барону козленка, тот отказался принимать подарок, заявив: "Болваны, разве беззащитных бить можно? Людей нужно бить, а не животных" .

Есть свидетельства о том, что Унгерн не носил с собой оружия даже и в боевой обстановке. С.Е. Хилтун приводил отзыв даурского есаула о бароне: "Дедушка зря не бьет, вспылит и ударит; вас не застрелит, он знает свой характер и поэтому никогда не носит револьвера..." . Тот же Хилтун вспоминал, что во время своей первой встречи с бароном на улицах Урги, где еще шел бой, он увидел Унгерна без оружия, только с ташуром и двумя гранатами . Некоторые мемуаристы вспоминали, что когда при попытке барона ударить их ташуром они брались за оружие, его задор спадал. Удивляет, что никто из этих офицеров не рискнул оказать физическое сопротивление, ответить ударом на удар. Такова была сила личности барона, что люди решались противостоять ему только с оружием в руках. Убить его у офицеров решимости так и не хватило.

Ни материалы суда, ни воспоминания современников не дают материала, позволяющего сопоставить реальную фигуру Унгерна с образом "кровавого барона", существующим в литературе. Попробуем проследить, как этот образ формировался. Во время операций Унгерна в Монголии политические органы ДВР позаботились о пропаганде. В этих целях издавались специальные листовки, где говорилось о зверствах банд Унгерна .

Составлялись они как для красноармейцев и мирного населения, так и для бойцов самой Азиатской конной дивизии (башкир, татар) . Другим источником материалов для составления образа

Унгерна стала пресса. Газеты и газетчики 20-х годов мало отличались от современных. Главную роль в направлении публикаций играла конъюнктура страны пребывания печатного органа и политический заказ редактора, владельца или спонсора. Таким образом, например, пребывающий во Владивостоке орган Всесибирского краевого комитета партии Социалистов-революционеров газета "Воля" хотя и не хвалил деятельность Унгерна, но ругать ее так же не решался, ведь семеновцы были рядом. На страницах "Воли" помещались отчеты о походе Унгерна в Монголию, боях в районе реки Акши, о штурмах Урги, и все это без комментариев .

Находящаяся в Париже газета "Последние новости", издававшаяся под редакцией П.Н. Милюкова, могла не стесняться в выражениях. Для ее издателей события на Дальнем Востоке не имели существенного значения, но все равно в ее номерах были опубликованы статьи, осуждавшие деятельность атамана Г.М. Семенова. Главным мотивом публикаций было то, что в Сибири нарождается антибольшевистское демократическое движение, которому мешает атаманщина. Например, известный критик Семенова А.П. Будберг в статье указывал, что своей деятельностью атаман принес большевикам огромную пользу . Деятельности Унгерна газета вообще предпочитала не касаться, так как в это время из номера в номер печатались статьи об истории фальсификации "Протоколов Сионских мудрецов". Совершенно неуместно на этом фоне выглядело бы сообщение о еврейском погроме в Урге, учиненном по приказу белого генерала.

Совершенно в ином положении были советские газеты. Они обязаны были участвовать в идеологической борьбе с еще не разбитым Г.М. Семеновым и его соратником Р.Ф. Унгерном, соответственно, "черным атаманом" и "кровавым бароном". Вот некоторые примеры этой газетной компании.

Газета "Дальне-Восточная республика", в 1921 году из номера в номер публиковавшая очерки "Семеновщина", касалась и Унгерна. 10 декабря 1920 года в газете была помещена статья "Бароновщина". В ней описывалось, как "барон-палач", действующий по директиве "черного атамана", отправился в рейд на Запад. Акция была прикрыта тем, что Семенов объявил в печати об отчислении частей Унгерна из состава вооруженных сил за самоуправство . Уже в последующем номере была помещена статья "Ужасы атаманщины".

В ней яркими красками описывались события конца 1918 года, когда по приказу Унгерна в поселке Уцрухайтун казаки выпороли одного из крестьян, а его отца забрали в Даурию, откуда он уже не вернулся. Сам барон в статье именовался "палач и вампир". Чтобы усилить впечатление, журналист сообщал, что по слухам в Даурии не хоронили расстрелянных, оставляя их на съедение волкам. С основным материалом совершенно не вязался рассказ о том, как при отступлении белых один из офицеров Унгерна прострелил в доме казненного самовар, "чтобы оставить память" его жене якобы в качестве мести . Видимо, у нарождающейся советской журналистики еще не было достаточно опыта, писатели пока еще предпочитали находить факты, а не выдумывать их. Наконец, уже в начале 1921 года сообщалось о том, что "движение банды Унгерна на восток сопровождается присущими бароновским молодцам зверствами и террором над мирным населением". В качестве конкретных фактов приводилось ограбление поселка Антуанч и убийство 200 китайцев .

Более радикально к разоблачению Унгерна подходила газета "Дальне-Восточный телеграф". В августе 1921 года в ней на некоторое время была введена рубрика "Унгеровщина". Редакция газеты сообщала, что в ее распоряжении имеется множество писем, докладов, прокламаций, рисующих истинный характер Унгерна и его похода в Монгоию.

Чем же в действительности располагала редакция? В центре публикаций находились рассказы бывшего уполномоченного Наркоминдела РСФСР в Монголии Макстенека. Он очень эмоционально описывал, как после взятия Унгерном Урги ни одного дня не проходило без расстрела и было зарегистрировано до 400 убитых. Адъютант барона Бурдуковский вырезал целые семьи. "Заняв Ургу, Унгерн дал право своим солдатам в течение трех дней безнаказанно убивать всех евреев и "подозрительных" русских и производить конфискации их имущества", - сообщал Макстенек. Для большей драматизации этот "очевидец" сообщал, что в домах евреев вместе с женщинами и детьми вырезался и весь скот. Среди конкретных лиц, казненных по приказу барона, приводились имена купцов Носкова и Сулейманова (из воспоминаний белогвардейцев известно, что Н.М. Сулейманов исполнял в дивизии обязанности интенданта и помощника муллы).

В создание образа "кровавого барона" большой вклад внесли газеты, издававшиеся в Китае. Очевидно, что русским журналистам в Китае, чтобы заслужить благоволение новых хозяев, было просто необходимо ругать Унгерна. Другим поводом был антагонизм между атаманцами и колчаковцами, к числу которых чаще всего и принадлежала журналистская братия. Свой хлеб русские журналисты в Китае ели не зря. В нескольких номерах харбинской газеты "Россия" вышла статья "расправы Унгерна", ставшая впоследствии источником материала, как для советской исторической литературы, так и для воспоминаний соратников Унгерна. В N 41 подробно описывались наказания, практикуемые в Азиатской конной дивизии. Одной из наиболее легких мер взыскания была пытка "отправка на крышу", где держали без пищи и питья до семи дней, писал журналист. В интерпретации газеты вступление Унгерна в Ургу с лозунгом "Бей жида, спасай Россию!" было с восторгом встречено русскими монархистами. Они активно участвовали в погромах, грабежах и убийствах. Для достоверности в статье был приведен ряд подлинных фамилий. Например, Сулейманов, "полевой интендант", был объявлен доносчиком, благодаря которому многие были казнены. Яркими красками был раскрашен сюжет о гибели адвоката-еврея Рябкина. Он бежал от отряда Сипайлова, получил десять пулевых ран, был пойман и казнен - отрезаны нос и уши, отрублены руки и ноги. Описываются случаи удушения еврейских женщин и детей. Приводятся конкретные имена свидетелей, единственных оставшихся в живых евреев Барабановских .

Судя по советской прессе, от разоблачений Унгерна не остались в стороне и иностранные газеты, издававшиеся в Китае. По сведениям из "Дальне-Восточного телеграфа", в сентябре 1921 года английская газета "Пекин-Тяньцзин-Таймс" поместила статью о пленении "сумасшедшего барона". В ней перечислялись "невероятные деяния" Унгерна и "скорбелось о вреде, причиненном Унгерном и ему подобными антибольшевистскому делу" . В этом случае барон стал жертвой уже международных антагонизмов. Ведущие европейские страны и США не желали усиление Японии на Дальнем Востоке. Они всеми силами стремились пресечь вмешательство Японии во внутренние дела России. Проводник японского влияния атаман Семенов, в связи с этим, подвергался травле в американской и европейской прессе. Участь своего главнокомандующего разделил и Унгерн.

Материалы газетных публикаций, свидетельствующие о зверствах Азиатской конной дивизии в Монголии и Забайкалье, не подтверждаются документальными материалами. Несмотря на это, газетные статьи легли в основу некоторых мемуаров и исторических исследований. Все, что на сегодняшний день известно о бароне Р.Ф. Унгерне, не стыкуется с образом "кровавого барона", закрепившимся в литературе.

Чрезвычайные обстоятельства заставляли прибегать к чрезвычайным, иногда очень жестоким, мерам. Стремясь к осуществлению своих идей, так же как и его противники Ленин и Троцкий, Унгерн не считался с реальными людьми, он мечтал о создании нового идеального царства и обновлении человека. Гражданская война с ее суровыми реалиями создала обстановку, в которой храбрый офицер и мечтатель был вынужден исполнять роль палача. Но даже при этом, по словам Г.М. Семенова, "все странности барона всегда имели в основе своей глубокий психологический смысл и стремление к правде и справедливости" .

Это высказывание атамана подтверждается материалами, приведенными выше. Штампы, складывавшиеся в исторической литературе десятилетиями, нельзя опровергнуть одной статьей или даже рядом монографий. Еще долго ужасы Гражданской войны на Дальнем Востоке будут ассоциироваться с именем барона Р.Ф. Унгерна, но время рано или поздно все расставит по своим местам.

Ходатайство представителя Реввоенсовета 5 армии // Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). Новосибирск, 1996. С. 205.

Разговор по прямому проводу ответственных работников Министерства продовольствия и торговли ДВР // Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). Новосибирск, 1996. С. 223.

Обращение Главкома ДВР Г.Х.Эйхе к И.Н.Смирнову // Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). Новосибирск, 1996. С. 214-215.

Информация И.Н.Смирнова В.И.Ленину // Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). Новосибирск, 1996. С. 216.

Предложение И.Н.Смирнова Э.М.Склянскому // Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). Новосибирск, 1996. С. 231.

Сообщение И.Н.Смирнова В.И.Ленину и Л.Д.Троцкому // Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). Новосибирск, 1996. С. 231-233.

Лаврентьев К.И. Взятие г.Урги бароном Унгерном // Барон Унгерн в документах и мемуарах / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. С. 316.

Торновский М.Г. События в Монголии-Халке в 1920-1921 годах. Военно-исторический очерк // Легендарый барон: неизвестные страницы Гражданской войны / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004.С. 185, 189, 222, 237.

Торновский М.Г. События в Монголии-Халке в 1920-1921 годах. Военно-исторический очерк // Легендарый барон: неизвестные страницы Гражданской войны / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 238.

Першин Д.П. Барон Унгерн, Урга и Алтан-Булак: Записки очевидца о смутном времени во Внешней Монголии в первой трети XX века // Барон Унгерн в документах и мемуарах / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 379.

Першин Д.П. Барон Унгерн, Урга и Алтан-Булак: Записки очевидца о смутном времени во Внешней Монголии в первой трети XX века // Барон Унгерн в документах и мемуарах / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 381.

Торновский М.Г. События в Монголии-Халке в 1920-1921 годах. Военно-исторический очерк // Легендарный барон: неизвестные страницы Гражданской войны / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 223.

Макеев А.С. Бог войны - барон Унгерн // Барон Унгерн в документах и мемуарах / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 445.

Першин Д.П. Барон Унгерн, Урга и Алтан-Булак: Записки очевидца о смутном времени во Внешней Монголии в первой трети XX века // Барон Унгерн в документах и мемуарах / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 387-388.

Торновский М.Г. События в Монголии-Халке в 1920-1921 годах. Военно-исторический очерк // Легендарый барон: неизвестные страницы Гражданской войны / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 230.

Лаврентьев К.И. Взятие г.Урги бароном Унгерном // Барон Унгерн в документах и мемуарах / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 325.

Лаврентьев К.И. Взятие г.Урги бароном Унгерном // Барон Унгерн в документах и мемуарах / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 319-321.

Торновский М.Г. События в Монголии-Халке в 1920-1921 годах. Военно-исторический очерк // Легендарный барон: неизвестные страницы Гражданской войны / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 244.

Макеев А.С. Бог войны - барон Унгерн // Барон Унгерн в документах и мемуарах / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 438.

Торновский М.Г. События в Монголии-Халке в 1920-1921 годах. Военно-исторический очерк // Легендарный барон: неизвестные страницы Гражданской войны / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 265.

Князев Н.Н. Легендарный барон // Легендарный барон: неизвестные страницы Гражданской войны / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 117.

Торновский М.Г. События в Монголии-Халке в 1920-1921 годах. Военно-исторический очерк // Легендарный барон: неизвестные страницы Гражданской войны / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 259.

Голубев Воспоминания // Барон Унгерн в документах и мемуарах / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 535-537.

Торновский М.Г. События в Монголии-Халке в 1920-1921 годах. Военно-исторический очерк // Легендарный барон: неизвестные страницы Гражданской войны / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 238, 267.

Семенов Г.М. О себе. М. 1999. С. 119.

Наложение Р.Ф.Унгерном взыскания на врача Ильинского // Барон Унгерн в документах и мемуарах / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 72.

Выписка из протокола заседания ЦК РКП (б) о мерах по разложению войск барона Унгерна в Монголии; Требование Б.З.Шумяцкого к Сиббюро об организации работы по агитации среди башкир, татар и казахов в белогвардейских частях Унгерна // Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). Новосибирск, 1996. С. 221, 226.

Голиков Д.Л. Крушение антисоветского подполья в СССР. М. 1980. Т. 2. С. 153.

Торновский М.Г. События в Монголии-Халке в 1920-1921 годах. Военно-исторический очерк // Легендарный барон: неизвестные страницы Гражданской войны / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 285.

Князев Н.Н. Легендарный барон // Легендарный барон: неизвестные страницы Гражданской войны / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 147.

Торновский М.Г. События в Монголии-Халке в 1920-1921 годах. Военно-исторический очерк // Легендарный барон: неизвестные страницы Гражданской войны / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 322.

Торновский М.Г. События в Монголии-Халке в 1920-1921 годах. Военно-исторический очерк // Легендарный барон: неизвестные страницы Гражданской войны / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 222.

Князев Н.Н. Легендарный барон // Легендарный барон: неизвестные страницы Гражданской войны / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 64.

Макеев А.С. Бог войны - барон Унгерн // Барон Унгерн в документах и мемуарах / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 442.

Торновский М.Г. События в Монголии-Халке в 1920-1921 годах. Военно-исторический очерк // Легендарный барон: неизвестные страницы Гражданской войны / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 238; Першин Д.П. Барон Унгерн, Урга и Алтан-Булак: Записки очевидца о смутном времени во Внешней Монголии в первой трети XX века // Барон Унгерн в документах и мемуарах / Ред. С.Л.Кузьмин. М. 2004. С. 397.

Бароновщиан // Дальне-Восточная республика. Верхнеудинск. N 171. С. 2.

Ужасы атамановщины // Дальне-Восточная республика. Верхнеудинск. N 179. С. 2.

В Монголии // Дальне-Восточная республика. Верхнеудинск. N 194. С. 2.

Унгерновщина // Дальне-Восточнный телеграф. Чита. 1921. N 20. С. 2.

Расправы Унгерна // Россия. Харбин. 1921. N 41. С. 4.

Суд над Унгерном // Дальне-Восточнный телеграф. Чита. 1921. N 41. С. 3.

Семенов Г.М. О себе. М. 1999. С. 119.

«Бог войны». Барон Унгерн фон Штернберг

Барон Унгерн – очень интересная и противоречивая личность, один из наиболее ярких лидеров белогвардейского движения. Он родился на Западе, но его деятельность была связана с Востоком (он был одним из руководителей контрреволюции в Забайкалье и Монголии). Барон мечтал о том, что в скором времени во всем мире победит монархический строй, и за это, по его утверждению, воевал. Но исследователи его жизни за мистицизм, расизм и его философию нередко сравнивали барона с Адольфом Гитлером. Так ли это и к чему в действительности стремился этот человек?

Роберт Николай Максимилиан Унгерн фон Штернберг родился 29 декабря 1885 года в австрийском городе Граце. Его родители, по происхождению эстонцы, принадлежали к старинному баронскому роду. Имеются достоверные сведения о том, что два его предка были рыцарями Тевтонского ордена. Сам Унгерн говорил, что его дед бывал в Индии, где принял буддизм. Буддистом, по утверждению барона, был и его отец. Сам он тоже исповедовал эту древнюю восточную религию.

Через два года после рождения сына семейство Унгернов фон Штернбергов переехало в Ревель (ныне Таллин). Отец Роберта рано умер, а мать через некоторое время вышла замуж вторично. С этого времени она мало внимания уделяла своему сыну, который оказался предоставленным самому себе.

Некоторое время Роберт учился в гимназии, но из нее мальчика вскоре исключили за плохое поведение и отсутствие стремления к учебе. Когда Унгерну исполнилось 11 лет, он по совету матери поступил в петербургский Морской корпус. Став жителем Российской империи, он изменил свое имя на русское – Роман Фёдорович. По окончании учебы его должны были отправить на флот. Однако в 1904 году началась война с Японией. Унгерн, несмотря на то что ему оставалось учиться всего один год, покинул корпус и записался рядовым в пехотный полк.

Но воевать ему не пришлось: война закончилась в 1905 году. А переброска военных частей из европейских регионов России на побережье Тихого океана в то время занимала много времени и часто растягивалась на долгие месяцы. Вообще, в то время, для того чтобы добраться, например, из Москвы до Охотского моря, требовалось около года. Унгерн не успел доехать до театра военных действий и принять участие в сражении во славу Российской империи, как пришло известие о мирных переговорах.

Затем Унгерн поступил в Павловское пехотное училище, которое благополучно окончил в 1908 году. Некоторое время он служил хорунжего в Аргунском полку, относящемся к Забайкальскому казачьему войску (полк базировался на железнодорожной станции Даурия между Читой и китайской границей).

В то время ему было всего 23 года, он был молод, горяч, храбр, уверен в себе, совершал удивительные поступки. Однажды он заключил пари с товарищами по полку, что в определенный срок преодолеет путь из Даурии до Благовещенска (примерно 800 км) верхом, без карт и проводников, не зная дороги, без продовольствия, только с винтовкой и патронами. По дороге ему пришлось переправляться через реку Зею. Унгерн прибыл в Благовещенск вовремя и выиграл пари.

Правда, Унгерн прославился больше не как отважный и храбрый воин, а как пьяница, гуляка и дуэлянт. Он завоевал в корпусе дурную славу, а из-за своего вспыльчивого характера влип в неприятность. Выпив, он поссорился с одним из своих сослуживцев и ударил его. Тот, не стерпев обиды, выхватил шашку и, размахнувшись, ударил Унгерна по голове.

Эта ссора отразилась и на положении барона в воинской части, и на его здоровье. Он был вынужден предстать перед судом за пьянство и был изгнан из корпуса. Однако об этом он вскоре забыл, но рана напоминала о себе на протяжении всей жизни: после этого барон начал жаловаться на головные боли, которые временами бывали настолько сильными, что у него даже падало зрение. Некоторые критически настроенные исследователи жизни Унгерна утверждали, что это ранение в голову отразилось и на психике барона.

Как бы то ни было, разжалованный военный был вынужден покинуть корпус и оказался в Сибири. В сопровождении одного только охотничьего пса он дошел до Монголии, которая находилась в нескольких десятках километров от Даурии.

Монголия уже в течение нескольких столетий находилась под властью маньчжурских оккупантов, но стремилась к завоеванию независимости. Унгерн, попав в эту страну, был очарован ею и решил, что именно она является его судьбой. Восточный уклад жизни, условия быта, одежда, монгольская кухня оказались ему чрезвычайно близки, как будто он родился и вырос здесь.

Решающее значение в этом, возможно, сыграло то, что монголы исповедовали ламаизм – тибетско-монгольскую форму буддизма, которую Унгерн посчитал наиболее подходящей для себя религией. Он быстро освоился в Монголии и добрался до Урги, ее столицы (ныне Улан-Батор), где очень скоро сошелся с Кутукту, верховным ламой, которого, согласно ламаистским традициям, считали воплощением Будды.

Сведения об этом периоде жизни барона Унгерна фон Штернберга очень скудны. Известно, однако, что он принимал активное участие в монгольском освободительном движении и благодаря своей храбрости и отваге завоевал в этой стране всеобщее уважение. Кутукту назначил его командующим монгольской кавалерией. Воспользовавшись нестабильной внутренней обстановкой в Китае, монголы изгнали из страны оккупантов, после чего Кутукту учредил теократический монархический строй, то есть, продолжая оставаться религиозным главой, стал и главой государства.

Российский офицер барон Унгерн фон Штернберг собрался покинуть Монголию. О его подвигах уже были наслышаны в России, и руководство настаивало на его возвращении. Но перед отъездом он по настоянию одного из своих монгольских друзей посетил шаманку в надежде узнать свое будущее. Старая женщина впала в транс и начала прорицать. Она бормотала что-то о войне, богах, реках крови.

Сопровождавший Унгерна друг, принц Джам Болон, объяснил ему смысл ее слов: шаманка сказала, что в Унгерне воплотился бог войны, и что в будущем он будет править огромной территорией, и что при этом будут течь реки крови. Власть Унгерна закончится быстро, и он покинет землю, где был правителем, и этот мир.

Как воспринял Унгерн это странное предсказание, неизвестно. Однако после этого он покинул Монголию и вернулся в Россию, а в следующем, 1912, году совершил поездку по Европе. Ему было тогда 27 лет, и жизнь, которую он продолжал вести, была пустой и беспутной. Но в Европе произошло событие, навсегда изменившее всю его жизнь и оказавшее влияние на формирование его мировоззрения и жизненной философии. Унгерн посетил Австрию, Германию, затем прибыл во Францию и остановился в Париже. Здесь он встретил молодую девушку по имени Даниэла, которую полюбил с первого взгляда. Даниэла ответила на чувства барона, они начали встречаться, гулять по городу, посещать выставки. Но вскоре обстоятельства нарушили идиллию влюбленных: Европа готовилась к войне, и барон должен был вернуться в Россию и в случае необходимости сражаться против германцев. Девушка согласилась последовать за Унгерном, и они отправились в Россию.

Путь их лежал через Германию, но там барон неминуемо был бы арестован как солдат вражеской армии. Тогда Унгерн решил добраться до России морем. Это путешествие было чрезвычайно рискованным, так как баркас, на котором барон направлялся в Россию, был слишком мал для морского путешествия. На море разыгрался шторм, во время которого судно потерпело крушение. Даниэла не умела плавать и утонула, а Унгерну чудом удалось выжить.

Но с того момента барон Унгерн фон Штернберг сильно изменился, как будто оставил свое сердце на дне Балтийского моря, где покоилась его возлюбленная. Он перестал пить, стал умерен, даже аскетичен во всем, перестал обращать внимание на женщин и стал невероятно жестоким. Он не щадил никого: ни своих солдат, ни жителей местностей, через которые ему доводилось проходить, ни себя. Как точно замечал об Унгерне писатель Юлиус Эвола, «великая страсть выжгла в нем все человеческие элементы, и с тех пор в нем осталась только священная сила, стоящая выше жизни и смерти».

Барон Унгерн вернулся в Россию, но вместо того чтобы явиться в военную часть, вышел в отставку и в августе 1913 года отправился в Монголию. Что он делал в этой азиатской стране? Вероятно, он не мог и не хотел жить тихо и спокойно, ему нужна была война. Именно поэтому он отправился на запад Монголии и вступил в отряд Джа-ламы, монаха, специалиста по тантрической магии и разбойника. В тот момент, когда он прибыл на Восток, отряды под предводительством Джа-ламы сражались с китайцами за город Кобдо. Унгерн принял участие в сражении, но отличиться в бою на этот раз ему не представилось возможности.

Однако в России поведением Унгерна были недовольны. Ему передали приказ покинуть отряд Джа-ламы, и он подчинился. К тому же в 1914 году началась Первая мировая война, и «бог войны» отправился на фронт.

Барон Унгерн сражался в составе полка 2-й армии А. Самсонова. Скоро солдаты полка начали рассказывать друг другу о храбрости офицера Унгерна: он ничего не боится, в любом сражении всегда в первых рядах, кажется, что он ищет смерти в бою, но та обходит его – барон как заговоренный. Его не берут ни пули, ни штыки.

Правда, за все время войны он четыре раза был ранен. За храбрость и отвагу, проявленные в боях, он был награжден Георгиевским крестом, орденом Святой Анны 3-й степени, возведен в чин есаула, командира сотни.

Но барон, кажется, относился ко всем наградам с полнейшим равнодушием. Ему нужна была война ради самой войны, и своим стремлением воевать, посвящая этому всего себя без остатка, он поражал даже видавших виды офицеров. Легендарный барон Пётр Николаевич Врангель, про которого один из его сослуживцев как-то сказал, что «…он инстинктивно чувствует, что борьба – его стихия, а боевая работа – его призвание», и тот вынес отрицательные впечатления от знакомства с Унгерном. Врангель оставил о нем такую характеристику: «Среднего роста, блондин, с длинными, опущенными по углам рта рыжеватыми усами, худой и изможденный с виду, но железного здоровья и энергии, он живет войной. Это не офицер в общепринятом значении этого слова, ибо он не только совершенно не знает самых элементарных уставов и основных правил службы, но сплошь и рядом грешит и против внешней дисциплины, и против воинского воспитания, – это тип партизана-любителя, охотника-следопыта из романов Майн Рида. Оборванный и грязный, он спит всегда на полу, среди казаков сотни, ест из общего котла и, будучи воспитан в условиях культурного достатка, производит впечатление человека, совершенно от них отрешившегося. Тщетно пытался я пробудить в нем сознание необходимости принять хоть внешний офицерский облик».

В начале 1917 года Унгерна пригласили в Петроград, где проходил съезд Георгиевских кавалеров. Здесь он поссорился с комендантским адъютантом и сильно избил его (согласно официальной версии, барон был сильно пьян) за то, что тот не предоставил барону квартиру. За этот поступок ему пришлось нести серьезное наказание: он был уволен в запас и осужден на три года тюрьмы. Но отбывать наказание ему не пришлось: началась Февральская революция, власть перешла от царя к Временному правительству, которое освободило многих политических и других заключенных. Унгерн тоже попал под амнистию.

В августе того же года по приказу Александра Фёдоровича Керенского, занимавшего в тот период пост военного и морского министра во Временном правительстве, Унгерн отправился в Забайкалье, где поступил под командование генерал-лейтенанта Григория Михайловича Семёнова. Однако спустя еще два месяца в стране снова произошел переворот: к власти пришли большевики. Семёнов отказался подчиниться новому правительству, не считая его законным. В своих «Воспоминаниях» Семенов писал: «C падением Временного правительства и захватом его функций партией большевиков уже не было законной власти, не было никакого руководства государственным аппаратом на пространстве всей территории России. Всюду царил лишь большевистский террор». Семенов считал своим долгом бороться против власти большевиков. Мнение Унгерна совпадало с мнением его командира, который также считал необходимым бороться против новой власти.

Унгерн находился в отряде Семёнова до 1920 года. В Сибири он обосновался в Даурии и начал формировать Азиатскую дивизию, ядро которой составили буряты и монголы. Средства на содержание дивизии ему приходилось добывать самостоятельно, и он начал облагать данью проезжающие через Даурию поезда. Полученные товары он реализовывал в Харбине, а на вырученные деньги закупал продовольствие и снаряжение. Затем Унгерн начал печатать в Даурии деньги: он сам нарисовал эмблемы для монет, выписал из Японии чеканную машину и распорядился начать печатать монеты из вольфрама, который добывался в местных рудниках. Несмотря на попытки обеспечить дивизию всем необходимым, подчиненные Унгерна постепенно превращались в разбойников и грабили проезжавших через Даурию купцов, а также близлежащие поселения и монастыри. Барон не препятствовал им в этом. В его голове зрели грандиозные планы, он мечтал о создании нового рыцарского ордена и не обращал никакого внимания на творимые его людьми бесчинства.

Одновременно Унгерн требовал от солдат железной дисциплины. Когда-то он любил выпить, а теперь, став командиром дивизии, категорически запрещал своим подчиненным пить. Однако никакие штрафы и наказания не помогали: солдаты продолжали напиваться. Тогда Унгерн пошел на крайние меры: однажды он приказал бросить 18 пьяных офицеров в реку. Стояла зима, вода в реке замерзнуть еще не успела, но была очень холодной. Кое-кому из офицеров удалось спастись, большинство утонуло. Но пить бросили все, даже те, кто стоял на берегу и смотрел на жестокую расправу.

Многие отмечали, что Унгерн был чрезвычайно, нечеловечески жесток и безжалостно наказывал своих подчиненных за малейшие проступки. Часто применялись телесные наказания: провинившегося били палками, иногда до тех пор, пока кожа не повисала клочьями, в некоторых случаях – до смерти. Казненных таким способом Унгерн не разрешал хоронить, и их тела выбрасывали в степь, где их обгладывали волки и одичавшие собаки.

Унгерн становился все более странным: например, он любил совершать конные прогулки по сопкам после захода солнца, совершенно не опасаясь волков, вой которых приводил в ужас местных жителей. Майор Антон Александрович, по происхождению поляк, исполнявший в дивизии роль инструктора монгольской артиллерии, оставил о своем командире такую характеристику: «Барон Унгерн был выдающимся человеком, чрезвычайно сложным, как с психологической, так и с политической точки зрения.

1. Он видел в большевизме врага цивилизации.

2. Он презирал русских за то, что они предали своего законного государя и не смогли сбросить коммунистическое ярмо.

3. Но все же среди русских он выделял и любил мужиков и простых солдат, интеллигенцию же ненавидел лютой ненавистью.

4. Он был буддистом и был одержим мечтой создания рыцарского ордена, подобного ордену тевтонцев и японскому бушидо.

5. Он стремился создать гигантскую азиатскую коалицию, с помощью которой он хотел отправиться на завоевание Европы, чтобы обратить ее в учение Будды.

6. Он был в контакте с далай-ламой и с мусульманами Азии. Он обладал титулом монгольского хана и титулом «бонза», посвященного в ламаизм.

7. Он был безжалостным в такой степени, в какой им может быть только аскет. Абсолютное отсутствие чувствительности, которое было характерно для него, можно встретить лишь у существа, которое не знает боли, ни радости, ни жалости, ни печали.

8. Он обладал незаурядным умом и значительными познаниями. Его медиумичность позволяла ему совершенно точно понять сущность собеседника с первой же минуты разговора».

Довольно оригинальная характеристика, особенно для белогвардейского офицера. К этому можно еще добавить, что Унгерн, несмотря на ум и высокий интеллект, был легко внушаемым человеком. Его постоянно окружали шаманы, к мнению которых он часто прислушивался, принимая то или иное важное решение.

Большевиков волновал вопрос, что Унгерн собирается делать дальше. Председатель ВЧК (Всероссийская Чрезвычайная Комиссия) Феликс Эдмундович Дзержинский в рапорте на имя В. И. Ленина писал: «Похоже, Унгерн более опасен, чем Семёнов. Он упрям и фанатичен. Умен и безжалостен. В Даурии занимает ключевые позиции. Каковы его намерения? Вести наступление на Ургу в Монголии или на Иркутск в Сибири? Отойти к Харбину в Маньчжурии, потом к Владивостоку? Идти на Пекин и восстановить на китайском троне маньчжурскую династию? Его монархические замыслы безграничны. Но ясно одно: Унгерн готовит переворот. На сегодняшний день это наш самый опасный враг. Уничтожить его – вопрос жизни и смерти». Далее Дзержинский писал: «Слова „комиссар“ и „коммунист“ барон произносит с ненавистью, чаще всего добавляя: „Будет повешен“. У него нет фаворитов, он необычайно тверд, непреклонен в вопросах дисциплины, очень жесток, но и очень легковерен... Живет в окружении лам и шаманов... Из пристрастия к скандальному и необычному называет себя буддистом. Более вероятно, что он принадлежит к крайне правой балтийской секте. Враги называют его „безумным бароном“».

Таким образом, в Москве беспокоились о ситуации в Забайкалье, но сделать ничего не могли: Унгерн был очень силен, и его солдаты слушались его беспрекословно. Выслать войска в Сибирь тогда, при нестабильной политической обстановке в стране, не представлялось возможным.

Так прошло два года. В 1920 году генерал-лейтенант барон Унгерн фон Штернберг (этот чин ему присвоил Семёнов в 1919 году) выступил в поход. Выйдя из Даурии, он пересек границу Монголии и подошел к Урге, которая в тот период была оккупирована китайцами. Правитель Монголии, верховный лама Богдо-гэгэн был вынужден отречься от престола и содержался под стражей в своем дворце.

В Азиатскую дивизию Унгерна входило 2 тысячи солдат. Им пришлось сражаться против 12 тысяч солдат и 3 тысяч мобилизованных горожан. В этом сражении в полной мере проявился полководческий талант барона: несмотря на значительное численное превосходство противника, Азиатская дивизия одержала победу и освободила Ургу. За это барон Унгерн фон Штернберг получил от Богдо-гэгэна титул хана, на который прежде имели право только принцы крови, и получил в подарок рубиновый перстень со священным знаком «суувастик».

Однако китайцы не захотели смириться с поражением. Они направили к монгольской столице 10-тысячное войско под командованием генерала Чу Лицзяна. Унгерн при взятии Урги потерял большую часть своей дивизии. Но об отступлении он тоже не думал. Он собрал войско из местных жителей, которые не желали снова оказаться под властью китайцев. По численности его отряд снова уступал противнику, но на этот раз перевес был не так велик: против китайцев собирались сражаться 5 тысяч человек. Была и другая проблема: недостаток патронов, но и ее удалось решить. Инженер Лисовский предложил лить пули из стекла. Дальность их полета была невелика, но ранения, причиняемые ими, в большинстве случаев были смертельны.

На одной из равнин Монголии началось самое крупное за последние два столетия сражение, в котором приняли участие 15 тысяч человек. Богдо-гэгэн наблюдал за происходящим с вершины близлежащей сопки, воздевал руки к небу в молитве и кружился в ритуальном танце, призывая на помощь высшие силы. Барон Унгерн принимал самое активное участие в сражении: он храбро вел свои отряды в бой и с невероятным хладнокровием громил китайцев.

Монголы победили китайцев, которые с позором бежали с поля боя. Монголия обрела независимость. Унгерн даже не был ранен, несмотря на то что на его халате, сапогах, седле и сбруе насчитали около 70 следов от пуль.

Барон оставался в Монголии несколько месяцев, в течение которых проявил себя как безграничный диктатор этой страны. Некоторое время он с присущим ему упорством твердил о восстановлении некогда великой и могущественной империи Чингисхана, ради чего был готов сражаться и даже отдать свою жизнь. Он рассчитывал, что со временем она станет самой великой империей на Земле и перевесит влияние западных стран. А пока он рассчитывал основать на территории Монголии государство, свободное и от капиталистического, и от большевистского влияния.

У. фон Штернберг

Но он имел в виду не политическое, вернее, далеко не только политическое влияние. На первом месте для него оставались религия и философия. Он считал, что великая миссия Монголии заключается в том, что она должна остановить всемирную революцию. Он мечтал о создании своего ордена, которому собирался передать известный ему секрет скандинавских рун и тайное, только ему открывшееся знание. Монголию он считал наиболее подходящим для этого местом, так как именно в этой части земного шара, согласно древним легендам, находится подземная страна Аггарта, в которой «не действуют законы времени и где пребывает Король Мира, Шакраварти».

Тем временем Унгерн получил известия о том, что белогвардейские отряды один за другим пали под натиском красных: атаман Семёнов оставил Читу, и в город вошел генерал Блюхер. Солдаты Врангеля бежали из Крыма. Большевики захватили уже практически всю Россию, и противостоять им могла только конная дивизия Унгерна, но и она была уже наполовину разгромлена в боях с китайцами. При этом барон чувствовал, что настало время вступить в сражение с большевиками, несмотря на то что силы были не равны.

В мае он покинул Ургу и с небольшим отрядом солдат, некогда входивших в Азиатскую дивизию и уцелевших в двух боях с китайцами, вернулся, точнее, вторгся на территорию России. Он нападал на небольшие селения и разорял их. Отряды РККА (Рабоче-крестьянской Красной армии) пытались бороться с ним, но он всякий раз оказывался проворнее, и ему удавалось уйти от них.

Большевики, понимая, что перед ними сильный враг, стягивали в Забайкалье все больше отрядов. Под их натиском Унгерн отступал со своими людьми на юг, в Китай. Однако прежде, чем отступить, он совершил налет на Иркутский банк и забрал все хранящиеся в нем драгоценности и золотой запас. Нагрузив сокровищами караван из 200 верблюдов, он отправился в Китай.

Передвигаться с таким грузом было чрезвычайно опасно, поэтому Унгерн приказал зарыть клад на территории Монголии, в районе одного из озер (предположительно неподалеку от озера Вуир-Нур).

Отряд казаков-бурятов под руководством полковника Сипайло, коменданта штаба и доверенного лица Унгерна отвел караван в запланированное место. Буряты помогли Унгерну и Сипайло укрыть клад, а затем по приказу барона все они были расстреляны. Унгерн не доверял никому и решил не рисковать. Правда, Сипайло он оставил в живых.

Именно в этот период Унгерн стал понимать свою ошибку: ему не одолеть большевиков, которые уже захватили всю Россию. И он решил идти в Тибет, место, свободное от всяких политических влияний, и основать там свой орден, открыть школу и учить в ней силе, умению противостоять обстоятельствам. Для этого необходимо было преодолеть тысячу километров по охваченному революцией Китаю, но барон не страшился этого: он был уверен, что легко справится с разрозненными отрядами китайских мародеров. Достигнув Тибета, он планировал вступить в контакт с самим далай-ламой, высшим жрецом буддизма.

Однако мечтам барона не суждено было осуществиться. Подчиненные Унгерна, изо дня в день слушая его безумные речи о школах, рунах и орденах, видя его безумные глаза, все больше убеждались, что он потерял связь с реальностью. Так не могло продолжаться долго: конец был уже близок.

Вскоре дивизия Унгерна попала в окружение, которое уже не смогла прорвать. Барон был ранен и взят в плен. История его пленения также полна загадок и тайн. Рассказывали, что Унгерн до самого конца продолжал оставаться неуловимым для своих врагов, большевики не могли взять его живым, не могли и застрелить или хотя бы ранить. Его как будто охраняла неведомая сила, природу которой никто не мог постичь. Но все попытки красных хотя бы ранить Унгерна оканчивались ничем: пули то не долетали до цели, то застревали в его шинели и ранце.

Сами подчиненные Унгерна под конец стали поговаривать между собой о том, что их командиром является сам дьявол. А раз высказанная вслух, эта идея стала обрастать все новыми и новыми подробностями, часто далекими от реально происходящих событий. Наконец буряты решили сдать своего командира красным, купив таким образом свою жизнь и свободу. Однажды вечером они опоили барона отваром из смеси трав, после чего он крепко уснул, связали по рукам и ногам и, бросив его в шатре, бежали. Таким образом он и попал в плен к большевикам.

Барона Унгерна под конвоем отправили в Новосибирск, где над ним состоялся суд. С ним обращались очень вежливо, демонстрируя тем самым гуманное отношение к врагам новой власти. Пленному даже оставили шинель с необычным круглым монгольским воротником, которая была сшита по его указаниям, и Георгиевский крест, который он продолжал носить. Однако барон, опасаясь, как бы крест не попал в руки большевиков после суда, поломал его на куски и проглотил их.

Большевики предлагали барону Унгерну фон Штернбергу сотрудничать с ними, но белый генерал категорически отказался, прекрасно понимая, что это может стоить ему жизни. Он обосновал свой отказ так: «Идея монархизма – главное, что толкало меня на путь борьбы. Я верю, что приходит время возвращения монархии. До сих пор шло на убыль, а теперь должно идти на прибыль, и повсюду будет монархия, монархия, монархия. Источник этой веры – Священное Писание, в котором есть указания на то, что это время наступает именно теперь. Восток непременно должен столкнуться с Западом».

Затем он высказал свое отношение к Востоку и Западу: «Белая культура, приведшая европейские народы к революции, сопровождавшаяся веками всеобщей нивелировки, упадком аристократии и прочая, подлежит распаду и замене желтой, восточной культурой, образовавшейся 3000 лет назад и до сих пор сохранившейся в неприкосновенности. Основы аристократизма, вообще весь уклад восточного быта чрезвычайно мне во всех подробностях симпатичны, от религии до еды». До последних дней своей жизни находясь в убеждении, что Востоку предстоит играть главенствующую роль в мировой истории, Унгерн даже советовал комиссарам, которые вели допрос, направить войска через пустыню Гоби для объединения их с революционными отрядами Китая и излагал свое мнение относительно того, как лучше спланировать этот поход.

29 августа 1921 года состоялось заключительное заседание военного трибунала, на котором было принято окончательное решение о судьбе подсудимого. Генерал-лейтенант Роман Фёдорович Унгерн фон Штернберг был приговорен к расстрелу. Вскоре состоялась и казнь. Приговор привел в исполнение председатель Сибирской ЧК Иван Павлуновский.

Казнь совершили на рассвете. Унгерна вывели из камеры в тюремный двор, вслед за ним вышел председатель. Барон Унгерн фон Штернберг повернулся лицом к востоку и устремил взгляд вперед, на восходящее солнце. Руки у него были связаны за спиной, так как конвоиры, наслушавшись легенд о Божественной природе своего подконвойного, боялись его даже безоружного. О чем он думал в эту минуту?

О загадочной Шамбале, которую ему так и не удалось отыскать, как это не удалось многим до и после него? О сделанных ошибках? Может быть, о Даниэле, которая изменила бы всю его жизнь, если бы не утонула во время шторма в волнах Балтийского моря? Как знать, как сложилась бы история России и Монголии, если бы «бог войны» не исполнил своего предназначения?

Прогремел выстрел, пуля вылетела из ствола револьвера, находившегося в твердой руке председателя и направленного Унгерну прямо в затылок. В последний миг глаза барона немного расширились: ему показалось, что пейзаж вокруг до неузнаваемости изменился и он находится не на тюремном дворе среди конвоиров, а на вершине крутой скалы и смотрит вдаль, в голубое небо, по которому медленно плывут золотистые облака.

Еще через мгновение из раны брызнула густая, красная и горячая кровь. Председатель медленно опустил правую руку, затем так же медленно вытер с нее кровь поданным ему полотенцем. Затем он повернулся и ушел с места расстрела.

«Бог войны» покинул этот мир. На тюремном дворе осталась лежать только его телесная оболочка, скорченное тело, которое еще недавно было живым человеком, а теперь его предстояло сжечь и развеять прах по ветру.

Данный текст является ознакомительным фрагментом. Из книги Самодержец пустыни [Издание 1993 г.] автора Юзефович Леонид

I Письма Р. Ф. Унгерн-Штернберга 1. П. П. Малиновскому 17 сентября 1918 г. Даурия Многоуважаемый Павел Петрович! Благодарю Вас за Ваши два письма. Дышат они непоколебимою верою в успех. В последней моей поездке в Читу я эту веру потерял. Стыдно сознаться, но будьте уверены, что

Из книги Самодержец пустыни [Издание 1993 г.] автора Юзефович Леонид

IV Н. М. Рибо (Рябухин) История барона Унгерн-Штернберга, рассказанная его штатным врачом (Перевод с английского Н. М.

Из книги Самая страшная русская трагедия. Правда о Гражданской войне автора Буровский Андрей Михайлович

Роман Федорович Унгерн фон Штернберг (1886–1926) Родился в родовом имении на о-ве Даго (ныне Хийумаа, в Эстонии), барон. Гордился происхождением от известного пирата XVII века.Окончил Павловское военное училище (1908) и назначен в Забайкальское казачье войско. Участник 1-й мировой

Из книги Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны автора Млечин Леонид Михайлович

Атаман Семенов и барон Унгерн Одна дама из знатной дворянской семьи вспоминала, как в Чите оказалась в резиденции хозяина города атамана Григория Михайловича Семенова. Перед входом в бывший губернаторский дом с одной стороны на цепи сидел медведь, а с другой - орел. Эта

Из книги Вожди белых армий автора Черкасов-Георгиевский Владимир

ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЕ АТАМАНЫ Генерал-лейтенант Г. М. Семенов и генерал-лейтенант барон Р. Ф. Унгерн фон Штернберг Этой главой заканчивается наша книга, и вспомним цитату, какой сборник начинался в первом очерке, где, хотя и советской терминологией, но верно отмечена

автора

Вольфганг Акунов БАРОН ФОН УНГЕРН - БЕЛЫЙ БОГ ВОЙНЫ Моим друзьям Михаилу Блинову и Дмитрию Шмарину ГЕРБ БАРОНОВ УНГЕРН-ШТЕРНБЕРГ «Щит четверочастный с малым серебряным щитком в середине, в коем золотая шестиконечная звезда над зеленым трехглавым холмом. В первой и

Из книги Барон фон Унгерн - белый бог войны [исторические миниатюры] автора Акунов Вольфганг Викторович

ГЕРБ БАРОНОВ УНГЕРН-ШТЕРНБЕРГ «Щит четверочастный с малым серебряным щитком в середине, в коем золотая шестиконечная звезда над зеленым трехглавым холмом. В первой и четвертой частях в голубом поле три золотых лилии (2+1). Во второй и третьей частях в золотом поле

Из книги Барон фон Унгерн - белый бог войны [исторические миниатюры] автора Акунов Вольфганг Викторович

" Кажется, из монархистов только я один в целом свете." Барон Р.Ф. фон Унгерн-Штернберг. 15 сентября 1921 г. перед судом «революционного трибунала» в Новониколаевске (еще не переименованном большевиками к тому времени в Новосибирск) предстал Начальник Азиатской Конной

Из книги Легенды и загадки земли Новгородской автора Смирнов Виктор Григорьевич

Иоганн Фридрих Унгерн-Штернберг Автор (1763-1825) - остзейский дворянин (барон), ландмаршал лифляндского дворянства, секретарь федерального суда. Его дом в Тарту стал первым зданием вновь открытого в 1802 году Тартуского университета, в котором он был заместителем куратора.

Из книги Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне автора Мартино Жильбер

Барон фон Штюрмер Австрийский коллега маркиза барон фон Штюрмер - профессиональный дипломат, сотрудник князя Шварценберга, исполнявший важные дипломатические поручения в Санкт-Петербурге, Париже и Флоренции и назначенный на Святую Елену в награду за «честную и

Из книги Геринг, брат Геринга. Незамеченная история праведника автора Берк Уильям Хастингс

Глава 8 Барон фон Мош “Вам письмо”. Это он. Под конец планы поменялись. Он хочет встретиться в это воскресенье в Париже. Сегодня пятница, и я во Фрайбурге. Новый план: сегодня взять машину напрокат, отправиться в путь в ночь на субботу сразу после смены, домчаться до Парижа и

Из книги Призрачные страницы истории автора Черняк Ефим Борисович

Из книги 500 великих путешествий автора Низовский Андрей Юрьевич

Хорватский барон в Мексике Первым путешественником, отправившимся в Мексику из стран Балканского полуострова, был барон Иван Раткай – миссионер и автор путевых заметок. Он родился 22 мая 1647 г. в Великом Таборе – средне вековом замке в хорватском Загорье. Окончив

Из книги За кулисами истории автора Сокольский Юрий Миронович

«Вы шутите, барон?» Иногда в старых мемуарах можно найти много интересного и поучительного. Вот что нам удалось извлечь из воспоминаний М. Ф. Каменской.В начале прошлого века ректором Академии художеств был Иван Петрович Мартос. Это был известный скульптор: в Москве, на

Страшную фигуру в истории борьбы за Советскую власть в Забайкалье и на Дальнем Востоке представлял барон Роман Унгерн фон Штернберг — правая рука атамана Семенова.

Унгерн происходил из аристократической семьи прибалтийских баронов, добывших себе состояние морским разбоем. Сам барон рассказывал, что его предки «принимали участие во всех легендарных крестовых походах».

Один из Унгернов погиб в Иерусалиме, где сражался за освобождение гроба Христа, на службе короля Ричарда Львиное Сердце. В XII в. Унгерны служили монахами в Тевтонском ордене и распространяли огнем и мечом христианство среди литовцев, эстов, латышей и славян.

Один из Унгернов был знаменитым рыцарем-разбойником, наводившим страх на купцов, которых он грабил на больших дорогах.

Другой сам был купцом и имел корабли в Балтийском море. «Мой дед прославился как морской разбойник, грабивший английские корабли в Индийском океане. Я сам создал в Забайкалье орден монахов-воинов-буддистов для борьбы с коммунистами»{47}.

В 1908 г. Унгерн оказался в Забайкалье, а потом в Монголии, где ознакомился с обычаями и верованиями монголов. Затем он попадает в Забайкальский казачий полк. Вот какую «блестящую» характеристику дал ему в то время командир этого полка:

«Есаул барон Унгерн Штернберг… в состоянии сильного опьянения способен на поступки, роняющие честь офицерского мундира, за что и был отчислен в резерв чинов…»

Унгерн был осужден за драку и попал в крепость, откуда его освободила в 1917 г. Февральская революция. В это время он и становится помощником Семенова по формированию бурятских полков.

А. Н. Кислов пишет: «.. зверски уничтожая коммунистов, партизан, советских служащих и евреев вместе с женщинами и детьми, Унгерн удостоился от атамана Семенова чина генерал-лейтенанта и стал начальником конной азиатской дивизии в его армии в Забайкалье»{48}.

Начиная с декабря 1917 г. во главе созданной им конной дивизии Унгерн вел непрерывную борьбу с Советской властью.

Отделившись от Семенова, по указанию последнего и с одобрения японских интервентов Унгерн в конце 1920 г. двинул свою «конноазиатскую» дивизию, насчитывавшую до 10 тысяч человек (ядро ее составляли восемь сотен забайкальских и оренбургских казаков), в Монголию.

Там в результате вспыхнувшей гражданской войны чало «царство божие богдо-Джебзун-Дамба-Хутухта-хана». «Святой» Хутухта, осуществлявший одновременно и духовную и светскую власть, был заключен под домашний арест, а местные князья и духовенство призвали на помощь белогвардейцев.

Дивизия Унгерна, занимавшая район Борзи и Даурии, вошла в Монголию из зоны, контролируемой японскими войсками. Переход через границу прикрывали сильные отряды семеновцев.

Барон Унгерн, хорошо знавший обстановку в Монголии, играя на национальных чувствах монгольского народа, выдвинул лозунг: «Освобождение страны и восстановление ее автономии».

Он сумел запугать богдо-гэгэна, которого насильно привез в свой штаб, и, заручившись его поддержкой, получил непосредственный доступ к богдо-гэгэну.

Однажды богдо-гэгэн предсказал ему: «Ты не умрешь. Ты будешь воплощен в высшем существе. Помни это, воплощенный бог войны, хан Великой Монголии! » Это «пророчество» послужило ламам основанием для «обожествления» Унгерна. Он был объявлен земным «воплощением» бога Махакалы (войны и разрушения).

Все это нужно было для того, чтобы объяснить «подвиги» Унгерна «повелениями» высших богов. Богдо-гэгэн выдал ему особую грамоту, в которой восхвалялась деятельность барона, а все его зверства и преступления объявлялись проявлениями божественной воли.

В начале февраля 1921 г. Унгерн захватил столицу Монголии Ургу (ныне Улан-Батор) и восстановил богдо-гэгэна на престоле. Фактически же диктатором в стране стал он сам.

Японские империалисты стремились руками Унгерна не только захватить Монголию, но и превратить ее в плацдарм для нападения на Советскую Россию.

Находясь в Урге, барон налаживает связь с монархистами Монголии, Тибета, Китая. Он собирает семеновцев и колчаковцев, сосредоточившихся на русско-китайско-монгольской границе, пишет воззвания, манифесты.

Унгерн не раз клялся в бескорыстии, преданности идеям монархизма и в готовности бороться до последней капли крови за восстановление поверженных царских тронов в любой стране.

Он яростно ненавидел революцию и считал своим «долгом честного воина» уничтожать революционеров, к какой бы нации, к какому бы государству они ни принадлежали.

Восстановление Срединной империи во главе с представителем низвергнутой маньчжурской династии — одна из важнейших задач, которые ставил перед собой Унгерн.

Для успешного решения этой задачи он вступает в оживленные сношения с деятелями монголо-китайской реакции, с монархистским отребьем, сохранившимся на окраинах бывшей царской России, пытается поразить их воображение «величием» предпринимаемого дела, «предначертанного самим небом».

«Как только мне удастся дать сильный и решительный толчок всем отрядам и лицам, мечтающим о борьбе с коммунистами, — писал он, — и когда я увижу планомерность поднятого в России выступления, а во главе движения — преданных и честных людей, я перенесу свои действия в Монголию и союзные с ней области для окончательного восстановления династии Чинов»{4 9}.

Особенно жестокой была расправа Унгерна с теми, кого он считал своими политическими противниками. «Заняв Ургу, — пишет Д. Батоев, — Унгерн дал право своим солдатам в течение трех дней безнаказанно убивать всех евреев, „подозрительных“ русских и бурят. Среди убитых унгерновцами были и члены революционного комитета русских граждан в Урге: Кучеренко, Гембаржевский и другие, а также врач Цыбиктаров. Палачи придумали им страшную казнь: они были четвертованы..»{50 }.

Вождь монгольского народа Сухэ-Батор сказал об этих замечательных людях:

«Они сделали так много для аратской революции, отдали за нее жизни. Больно сознавать, что никогда больше не увидишь добродушной улыбки Кучеренко, горячих глаз Гембаржевского, не пожмешь тонкую смуглую руку Цыбиктарова… Осталось чувство безграничной любви и уважения к бесстрашным сынам русского народа. Память о них сохранится навсегда»{51}.

Зверства барона Унгерна, этого полусумасшедшего садиста, любившего лично принимать участие в пытках и казнях, казались омерзительными даже его собутыльникам.

Так, один из офицеров его банды писал: «С наступлением темноты кругом на сопках только и слышен был жуткий вой волков и одичавших псов. Волки были настолько наглы, что в дни, когда не было расстрелов, а значит, и пищи для них, они забегали в черту казарм… На эти сопки, где всюду валялись кости, черепа, скелеты и гниющие части обглоданных волками тел, и любил ездить для отдыха барон Унгерн»{52 }.

Кочуя со своими отрядами по монгольским степям, грабя местное население, барон Унгерн 21 мая 1921 г. издает приказ о наступлении против Красной Армии в Сибири.

Отбросив в июне 1921 г. Унгерна от границ Советской Республики в Монголию, части Красной Армии по просьбе образовавшегося Временного народного революционного правительства Монголии двинулись на освобождение Урги.

Тем временем Унгерн еще раз перешел границу и бросил свои силы на север Забайкалья, намереваясь прорваться к Сибирской железной дороге, взорвать тоннели и прекратить сообщение на этой важнейшей магистрали. Вполне реальной стала угроза прорыва Унгерна к Мысовой.

В кратчайший срок (из тыловиков и выздоравливающих красноармейцев 35-й стрелковой дивизии и 5-й Кубанской кавалерийской бригады) под началом К. К. Рокоссовского был сформирован и хорошо вооружен (в его распоряжении были даже два орудия) сводный отряд — около 200 конных и 500 пеших бойцов.

Часть красноармейцев удалось разместить на подводах. С этим достаточно подвижным отрядом Рокоссовский выступает через хребет Хамар-дабан навстречу врагу и отгоняет его от Мысовой.

Тогда Унгерн повернул по направлению к Новоселенгинску и Верхнеудинску. Однако Рокоссовский успевает прикрыть Всрхпеудинск с юга.

Потерпев поражение в боях 5-6 августа от войск Красной Армии, возвратившихся из Монголии, Унгерн едва вырвался из кольца советских частей. Он вновь бежал на юг…

Между тем народно-освободительное движение в Монголии ширилось. Армия во главе с Сухэ-Батором повела успешную борьбу с китайскими милитаристами и белогвардейской бандой Унгерна.

Красная Армия 6 июля вступила в Ургу. Тогда и богдо-гэгэн выступил против Унгерна, призывая народ уничтожить этого «распутного вора».

Бойцы Рокоссовского и Щетинкина две недели гнались за унгерновцами по монгольской степи, испытывая жажду и голод, то отражая атаки, то атакуя, то преследуя остатки унгерновского воинства, и наконец 22 августа 1921 г. юго-западнее горы Урт настигли барона.

Чекисты иод руководством полномочного представителя ОГПУ Сибири организовали захват этого палача: они направили в войска Унгерна агитаторов, которые провели большую работу среди унгерновских солдат.

Монгольские цирики, входившие в войска Унгерна, отказались следовать за ним в Западную Монголию, куда он намеревался идти, схватили его, обезоружили и доставили в Новониколаевск.

15 сентября в Новониколаевске (ныне Новосибирск) состоялось открытое судебное заседание Чрезвычайного революционного трибунала по делу Унгерна. Обвинителем выступил Емельян Ярославский.

Барон Р.Ф. Унгерн фон Штернберг являлся отпрыском древнего прибалтийского рода, предки которого состояли членами ордена меченосцев и участвовали в крестовых походах.

Военная карьера барона была связана с Забайкальем, куда он был послан после февральской революции Керенским для формирования бурятских полков.

В 1920 году барон составил свою армию из монголов, китайцев, бурят и японцев. Местом своей деятельности он избрал Монголию. Барон Унгерн выдвинул идею воссоздания «Срединной Азиатской империи», подобной империи Чингисхана, чей образ он избрал своим идеалом.

В предлагаемых бесхитростных воспоминаниях есаула Макеева сказана страшная правда о гражданской войне. Сам Унгерн узнал о своем конце от ламы, который, гадая по лопатке черной овцы, в мае 1921 года, предсказал, что жить ему осталось 130 дней. Выданный монголами, барон был расстрелян в Новониколаевске через 130 дней – 15 сентября того же года.

«Было начало августа 1920 года. По приказу барона Унгерна полки Азиатской конной дивизии выступили на борьбу с красными.

В Даурии – цитадели барона – остались китайская сотня, японская сотня капитана Судзуки и обоз. Командовал всем этим резервом знаменитый человек-зверь подполковник Леонид Сипайлов, которому было приказано забрать все снаряды, винтовки, патроны и с охраной идти на Акшу.

На 89 подводах везли снаряды, на 100 арбах муку. Находилась в обозе и знаменитая «черная телега», в которую было уложено золото и масса драгоценнейших подарков для монгольских князей: вазы, трубки, статуи.

Китайская сотня шла впереди обоза верстах в четырех, японская позади, при транспорте. Так было лучше, ибо верность китайцев была шаткая. Вскоре приехал командир китайской сотни подпоручик Гущин и доложил Сипайлову, что у него в сотне что-то неладное: видимо, китайцы хотят поднять восстание и захватить «черную телегу».

В три часа ночи поднялась тревога. Со стороны китайского бивуака слышалась стрельба. Трем офицерам и одному солдату, конвоировавшим «черную телегу», было приказано немедленно уезжать в степь; остановиться на первой заимке и ждать приказаний. Русские и баргуты заняли позицию, и не прошло и десяти минут, как через табор промчались конные. Это были китайцы. По ним открыли огонь, но они скрылись в ночной темноте.

Решили ждать рассвета и только тогда начать наступление. Рассвело. С громким «ура» бросились в китайскую лощину. Лагерь китайцев представлял страшную картину: офицерская палатка свалена, Гущин мертв, рядом с ним, уткнувшись лицом в землю, лежал его прапорщик Кадышевский. Этот был ужасен. В него в упор всадили несколько пуль, и внутренности несчастного расползлись по земле во все стороны. Тут же лежали зверски убитые русские солдаты и один бурят.

Вырыли братскую могилу, прочли над погибшими молитву и похоронили. Стали искать знаменитую «черную телегу». Нашли случайно. Вскоре транспорт двинулся в Кыру, где находился Унгерн. О восстании он знал уже от бурят.

На вес золота ценилась в отряде мука, так как доставляли её с большим трудностями и громадными расходами. В этот раз, переправляясь через какую-то речку, всю муку подмочили. Барон озверел. Орал на свой штаб, а потом приказал: «За подмоченную муку чиновника, отвечавшего за доставку, пороть, а потом утопить в этой же реке». Несчастного выпороли и утопили.

Унгерновский кошмар начинался в новой обстановке.

Дивизия выступила на Керулин. Керулин – глубокая речка, впадающая в озеро Долай-нор. Здесь остановились на зимовку и построили зимний бивуак.

Все раненые, обмороженные и женщины находились отдельно от дивизии. База для них была построена в 200 верстах от Хайлара, и комендантом её был назначен прапорщик Чернов, бывший начальник полиции одного из городов Западной Сибири. Это был красавец мужчина и человек крутого нрава. Трагедия началась в обозе. Из Урги, Троицкосаввска и других пунктов на Керулин ежедневно прибывали офицеры, их жены, семьи, шли штатские и военные. Военные зачислялись в дивизию, семьи отправлялись в обоз.

Однажды в лагерь приехал с женой статский советник Голубев. Жена у него была замечательная красавица, а сам он человек с большим самомнением и авторитетом. Унгерн принял его. вежливо, беседовал с ним. Голубев, не знавший баронского характера, решил воспользоваться случаем и стал давать советы политического и иного рода. Барон долго крепился, потом не выдержал и приказал Голубева выпороть: «Он из интендантства, а следовательно, мошенник». Голубева повели на истязание. Жена, взволнованная и возмущённая, влетела к Унгерну в палатку, и… её барон приказал тоже выпороть. Несчастную женщину после этого отправили в обоз, а мужа назначили рядовым в полк.

В обозе женщина вылечилась, и за ней стал ухаживать комендант. По правде, они были великолепной парой. Оба красивые, статные. Кончилось тем, что г-жа Голубева переселилась в юрту Чернова.

Барону об этом донесли, но он промолчал и лишь усиленно наблюдал, что будет дальше.

Чернов по натуре был человек жестокий и самодур. Он не терпел возражений и на этой почве расстрелял двух казаков. Унгерну донесли. Было произведено негласное дознание, из которого барон узнал, что в поощрении самодурства виновна г-жа Голубева. Чернов был вызван в дивизию. Он приехал, но барона не было. Я устроил его у себя в палатке и так как не знал, в чем дело, то пошел доложить о приезде прапорщика генералу Резухину. «На лед эту сволочь!» – приказал генерал, а сам отправил конного к барону.

Унгерн прислал Бурдуковского с приказом: «Выпороть Чернова и сжечь живьём».

Среди лагеря рос огромный столетний дуб. Его ветви широко расстилались над землей, и этот дуб стал участником страшного дела. Вокруг него разложили громадные кучи хвороста, обильно полили «ханою» и стали ждать. В это время вблизи совершалась жестокая экзекуция. Чернову дали 200 бамбуков, тело его превратилось в кровавые лоскутья. Голого привели к дубу. Привязали и подожгли хворост. Защелкали сухие ветки, и огненное пламя высоко взметнулось к вершине. На казнь пришла смотреть вся дивизия, но через несколько минут почта все ушли. Жгутовые нервы унгерновцев не выдержали страшной картины. Было жутко и противно за человека, за его дела и ум. Около места казни остались немногие. Среди них: торжествующий «квазимодо» Бурдуковский, ротмистр Забиякин и хорунжий Мухаметжанов – личные враги сжигаемого.

Испытывая жесточайшие муки, Чернов не произносил ни одного слова, и ни одного стона не вырвалось у него из груди. Но когда огненные языки стали лизать туловище, а кожа на ногах завернулась, как завертывается подошва, брошенная в огонь, и сало полилось и зашипело на ветках, несчастный поднял голову, вперил страшный, жуткий взгляд в нескольких зрителей человеческих мук, людей-садистов, отыскал среди них Мухаметджанова, выпрямился и через весь костер, с вышины, плюнул хорунжему в лицо. После этого сжигаемый вперил свой взгляд в ротмистра Забиякина, долго смотрел на него и потом бросил: «А за тобой, Забиякин, я сам приду с того света и там создам такой эскадрон, что самому барону страшно будет». После этого силы оставили его, голова опустилась, и он, по-видимому, впал в беспамятство.

Скоро веревки перегорели, и труп несчастного упал в костер. Он обуглился, а волосы на голове превратились в курчавый и черного пепла барашек. Труп Чернова выбросили в овраг.

После страшной казни прапорщика Чернова прошло несколько дней. Барон был уверен, что в расстреле казаков принимала косвенное участие г-жа Голубева, и приказал вызвать её из обоза в дивизию. Г-жа Голубева приехала. Эта отважная женщина-красавица не льстила себя надеждой на что-либо хорошее, но из чувства гордости и женского достоинства приехала на казнь. Барон приказал поместить её в юрту к японцам. Те были ошеломлены, поражены её красотой, и любезность их была бесконечной. Прошло часа два, Барон вызвал к себе мужа Голубевой и сказал ему: «Ваша жена ведёт себя неприлично. Вы должны наказать её» «Как наказать, ваше превосходительство?». – «Дадите ей 50 бамбуков». Голубев замер, а барон обратился к адъютанту: «Ты будешь наблюдать, и если муж плохо будет наказывать свою жену, повесить их обоих. Понял? Идите». Голубев шёл пошатываясь. Потом остановился и говорит: «Есаул! Мы были с вами в хороших отношениях. Помогите мне. Дайте револьвер, и я сейчас же застрелюсь». «Бросьте говорить глупости. За эти ваши слова и меня барон повесит», – ответил я. Описывать жестокую картину экзекуции не стоит, она жутка, безнравственна, но несчастная женщина выдержала наказание без стона и мольбы. Молча встала и пошатываясь пошла в поле. Потрясённый зрелищем адъютант приказал вестовому взять её под руку, а сам с докладом отправился к барону: «Ваше приказание выполнено!». «Хорошо, послать её на лед, пусть там ещё походит», – сказал он. «Ваше превосходительство, да она и так еле жива». – «Молчать и исполнять то, что я говорю. Не сдохнет!» Адъютант понуро зашагал к жертве: «Слушайте, мадам, меня вы простите, но что я могу поделать, когда каждую минуту жду вашей же участи. Барон приказал вам идти на лёд». Женщина молча пошла к реке. Дошла до середины, зашаталась и упала. Адъютант уговаривал её встать: «Мадам, продержитесь ещё немного. Вы же замёрзнете». Но женщина не подымалась, и офицер бросился к барону: «Ваше превосходительство, она стоять не может. Замёрзнет ещё». – «Ну, ты раскис от юбки. Скажи ей, что если она не будет ходить, то ещё 25 бамбуков получит. Ну, марш, юбочный угодник!»

Женщина, шатаясь, ходила по льду, а адъютант стоял на берегу и смотрел. Его нервы, привыкшие ко всему, не выдерживали картины истязания женщины, прошел час, и из юрты Унгерна послышался крик: «Есаул!». Я бросился на зов. «Ну как она? Ходит?». – «Так точно!». – «Ну черт с ней. Ещё замёрзнет. Прикажи ей выйти на берег. Набрать хворосту и разжечь костёр». Я быстро вышел, крикнул своего вестового и приказал ему набрать сухих дров, разжечь огонь, предупредив его делать это так, чтобы барон не знал. Вестовой бросился в лес и скоро натащил оттуда хворосту на пять ночей. Среди темной ночи пылал огромнейший костер, а около костра видна была одинокая фигура женщины. Прошла ночь. Утром барон вызвал адъютанта, расспросил, как наказываемая женщина: «Голубеву я назначаю сестрой милосердия в госпиталь. Пусть старательным уходом за ранеными заглаживает своё преступление и пусть туда идёт пешком».

Госпиталем заведовал Сипайлов. И только страх перед наказанием барона спас бедную женщину от притязаний этого монстра.

С врагами Унгерн расправлялся жестоко и своих подчинённых не щадил. В этом правой незаменимой рукой барона был знаменитый человек-зверь, садист Л.Сипайлов, которого вся дивизия именовала Макарка-душегуб.

В нем совместилось все темное, что есть в человеке: садизм, ложь, зверство и клевета, человеконенавистничество и лесть, вопиющая подлость и хитрость, кровожадность и трусость. Сгорбленная маленькая фигура, издающая ехидное хихиканье, наводила на окружающих ужас.

В Урге барон назначил его полицмейстером, и этот полицмейстер оставил после себя длинный кровавый след. Помощником полицмейстера был я, адъютантом Сипайлова – поручик Жданов, человек сипайловского стиля, делопроизводителем чиновник Панков – смиренный и молчаливый парень, палачами и опричниками были Герман Богданов, солдат, без трёх пальцев на правой руке, Сергей Пашков, он же Смирнов – специалист по удушению. И Новиков. Это была сипайловская гвардия, которую видавшая виды дивизия боялась и сторонилась.

При занятии Урги всех коммунистов передушили и кончили всех евреев. Но десять евреев избежали расправы, укрывшись в доме одного монгольского князя. Дом пользовался неприкосновенностью. Но Сипайлов не унывал и учредил за ним наблюдение. Около дома беспрерывно дежурили сипайловские опричники. Макарка-душегуб в конце концов добился своего: несчастных схватили и задушили.

Но на кровавом фоне фигурами мучеников были не одни евреи – на унгерновский эшафот часто всходили и его близкие подчинённые.

Я получил у Унгерна разрешение отпраздновать новоселье, позвал в гости офицеров и знакомых горожан. Неожиданно дверь комнаты резко распахнулась и на пороге показалась ехидная, хихикающая, сгорбленная фигура Макарки-душегуба. Он не был гостем, гак как офицеры избегали его присутствия, а потому его появление произвело на всех жуткое впечатление. «Есаула Макеева срочно к начальству дивизии…» – забормотал он. «Зачем?» – спросил я. «Не знаю, цветик мой, не знаю», – снова забормотал Сипайлов, ехидно посмотрел на всех и торжественно удалился. Настроение у всех упало. В 12 часов ночи вызов не предвещал ничего хорошего. Хотя дамы и уговаривали меня немедленно бежать из Урги, но я взял два револьвера и помчался к Унгерну. Барон кричал на Сипайлова, потом ударил его по лицу, выгнал, а потом резко спросил меня: «Лауренца знаешь?». – «Так точно, знаю». – «Его сейчас же кончить. Сам кончи, а то эта сволочь Бурдуковский ещё будет над ним издеваться. Ну, иди!»

Подполковник Лауренц, преданный слуга Унгерна, сидел на гауптвахте. С тяжелым сердцем вошел я к нему. Он ещё спал. Я разбудил его и сказал: «Вас требует Унгерн. Но он приказал вам связать руки, так как боится, что вы можете броситься на него».

Лауренц быстро вскочил с нар, вытянулся и бросил: «Не узнаю барона, Ну что же, вяжите». По дороге Лауренц спросил: «Вы меня везете кончать?» «Так точно, г-н подполковник», – едва слышно промолвил я.

Ночь была бешеная. Крутил ветер, было темно, как в могиле, и зловеще заливались за городом собаки.

Выехали за город. Кучер повернулся и сказал: «Прикажете остановиться, г-н есаул?» – «Да». Лауренц сошел с коляски и спросил: «Вы меня рубить будете или стрелять?». В ответ на это я дрожащей рукой направил револьвер в голову подполковника и выстрелил. Несчастный упал и простонал: «Какой вы плохой стрелок, добивайте же скорее, ради Бога!» Меня трясла лихорадка, я снова выстрелил и снова не добил. «Не мучайте, убивайте же!» – стонал расстреливаемый. А я палил в него и не мог попасть в голову. Очумелый от ужаса кучер соскочил с коляски, подбежал к извивавшемуся на земле Лауренцу, приставил к его голове револьвер и выстрелил. Подполковник замер. Я вскочил в коляску и сумасшедим голосом заорал: «Скорей, скорей, в город, в город!». Лошади помчались от страшного места. Остервенело выли собаки.

Как-то вечером Сипайлов пригласил к себе на ужин монгольского военного министра Ваську Чжан-Балона, бывшего старшего унгерновского пастуха, меня, Парыгина и ротмистра Исака. Сипайлов жил в верхнем этаже большого барского дома, а в нижнем этаже у него жила захваченная заложница – еврейка, и горничная – миловидная, лет двадцати четырех казачка, родственница атамана Семёнова. После взятия бароном Урги она обшивала всех офицеров, пока её не забрал к себе Сипайлов.

У Сипайлова был накрыт роскошный стол. Подавала казачка Дуся, мило всем улыбалась, а когда Сипайлов и офицеры разошлись от выпитого, стали петь и танцевать, Дуся весело подхватывала знакомые напевы, щеки её покрывались густым румянцем, и она, спохватившись, быстро убегала. Сипайлов был в ударе. Пел, плясал, беспрерывно всех угощал и казался таким милым и приветливым хозяином, что даже забывалось, кто он. Вскоре перешли к ликерам и кофе. Началась мирная беседа, во время которой Сипайлов часто отлучался. Наконец он вошел в комнату с веселым и торжественным видом, потирая руки и по-своему мерзко хихикая, важно сказал: «Господа, я вам приготовил подарок в честь посещения моего дома. Идёмте!». И он повел гостей к себе в спальню, показал на мешок, лежащий в углу комнаты. Гости недоумевали, а один из них развернул мешок. В нем была задушенная Дуся. Кошмар, который никто не ожидал и не мог себе представить. Хмель из голов сипайловских гостей мгновенно испарился, и они бросились из дома «милого хозяина». Вслед им неслось ехидное хихиканье Макарки-душегуба.

В один ясный, солнечный майский день барон Унгерн решил кончить мирное житье и выступить на красный Троицкосавск. На одном из привалов в дивизию прискакал прапорщик татарской сотни Вллишев, который доложил Унгерну, что его разъезд задержал караван из 18 верблюдов с русской охраной. Это был караван с золотом, который адмирал Колчак послал в полосу отчуждения в г.Харбин, в Русско-Азиатский банк Барон немедленно вызвал меня: «Возьмешь двадцать бурят, примешь от Валишева караван. Когда он придет сюда с верблюдами, разъезд отошлёшь, а сам зароешь ящики с „патронами“.

Скоро подошел караван, и Валишев с разъездом быстро поскакал догонять дивизию. Ящики сгрузили. Они были в банковской упаковке, с печатями. Когда же один ящик упал на камни и разбился, в нем оказался мешок с золотом. У бурят глаза заблестели, но мысли взять ни у кого не было. Qipax перед бароном был сильнее. Золото зарыли в небольшом ущелье.

Вскоре на взмыленных лошадях прискакал Бурдуковский с конвоем. У меня дрогнуло сердце. Этот унгерновский «квазимодо» всегда появлялся как вестник зла и темного ужаса: «Есаул, немедленно к начальнику дивизии, а буряты останутся со мной». Я быстро уехал, а Бурдуковский обезоружил бурят, отвел их версты на две в сторону и расстрелял.

Ночь была темная, дождливая и ветреная. Дивизия не могла разжечь костров, мокла и дрожала от холода. Барон уже получил вести о поражении монголов и ходил по лагерю злой, как потревоженный сатана. В лагерь прискакали раненые монголы, и один из них случайно попался на глаза Унгерну. «Ты чего?» – спросил барон. «Та ваше благородие, та я, это, ранен». – «Ну, так иди к доктору». «Та это он не хочет меня перевязку делать». «Что? – заорал барон. – Доктора Клингеберга ко мне!». Прекрасный хирург Клингеберг, создавший в Урге образцовый госпиталь, доктор, у которого за это время не было ни одной смерти, вскоре явился к барону. «Ты, мерзавец, почему не лечишь раненых?» – закричал Упгерн, не выслушав объяснений, ударил ташуром по голове бедного доктора. Доктор упал, тогда барон стал его бить ногами и ташуром, пока несчастный не впал в бессознательное состояние. Унгерн быстро ушел в палатку, а Клингеберга унесли на перевязочный пункт. Дивизия мрачно молчала, о состоянии доктора в эту ночь никто не говорил. Только наутро к Унгерну пришла сестра милосердия и сказала: «Разрешите эвакуировать доктора?». «Почему?» – резко спросил барон. «Вы ему вчера переломали ногу, и его положение очень серьезно», – со страхом объяснила сестра. «Хорошо. Отправьте его в Ургу и сами поезжайте с ним», – коротко бросил Унгерн.

Дивизия переменным аллюром пошла к реке Селенге на соединение с генералом Резухиным. За один переход до реки вперед выехали квартирьеры и с ними комендант бригады и я. Ехали быстро, погода была чудесной, из лощин тянуло живительной прохладой, и офицеры вели разговор о том, что теперь будет делать барон, как наказывать провинившихся?

В Урге он сажал на крыши, в Забайкалье на лед, в пустыне Гоби ставил виновных на тысячу шагов от лагеря, гауптвахты нет… Офицеры смеялись и говорили, что в нынешней обстановке Унгерн ничего не выдумает.

Но он выдумал.

Квартирьеры прибыли на место, разбили бивуак и стали ждать дивизию. На другой стороне был виден лагерь Резухина, который уже перекинул через реку пешеходный мостик. Настроение было у квартирьеров чудесное, пахло сосной, ароматом цветов, но после разбивки лагеря с предгорий потянул легкий ветерок, по всему бивуаку распространился тяжелый запах: что-то гнило. Начались поиски, и скоро нашли на участке павшую корову. Лопат не было, и стали ждать прихода с дивизией обоза. Мрачный и злой подъехал Унгерн. Понюхал воздух и заорал: «Дежурного офицера!» Беда началась, и у меня защемило сердце. Офицер подскочил к Ун-герну. «Вонь!» – снова заорал барон. Офицер молчал. «Бурятов ко мне!» – закричал тот. Явились буряты. «Выпороть! 25!» – приказал Унгерн, и не успел бедный дежурный опомниться, как ему уже всыпали 25 ташуров. И только когда он встал, то сказал барону: «Ваше превосходительство, я не виноват. Старшим был комендант бригады». «Есаула Макеева к начальнику дивизии!» – понеслось по лагерю. У меня замерла душа. Я быстро надел мокрые сапоги и пошел к Унгерну. «Заразу разводишь! Понятия о санитарии не имеешь!» – уже кричал барон. «Ваше превосходительство, корова павшая. Её. зарывают…» – «Молчать!» И барон заметался, не зная, как наказать дерзкого. И вдруг крикнул: «Марш на куст!»

Около палатки барона шагах в десяти стояло дерево, ветви которого были от земли не менее чем на сажени на полторы. Я бросился к нему, стал быстро взбираться на дерево, скользил обратно, падал и снова начинал взбираться.

«Если ты сейчас же не залезешь, я пристрелю тебя, как котенка!» – грозно сказал барон. Наконец я забрался почти на самую вершину, где ветви были тонкие и сгибались под тяжестью.

Вскоре на соседних деревьях оказались ещё несколько офицеров – весь штаб Унгерна. Прошел час, два, наступил вечер, в лагере сыграли «зорю», отвели поверку, и бивуак постепенно стал затихать. Штаб же продолжал сидеть на кустах и ждать освобождения.

Наконец Унгерн вышел из палатки: «Макеев!». – «Я, ваше превосходительство!». – «Слезай, и иди спать». Я сорвался с дерева и упал. «Ты ушибся?» – спросил барон.

«Не извольте беспокоиться!» – мрачно ответил я и быстро пошел от дерева. Остальные же просидели до обеда следующего дня.

В гористой местности, у холодного ручья, на широкой зеленой долине доживала последние часы знаменитая Азиатская конная дивизия барона Унгерна. Настроение у всех было подавленное.

Экзекуции над офицерами стали эпидемическим явлением. Унгерна боялись, как сатаны. Он стал зол, смотрел на всех зверем, и говорить с ним было опасно. Каждую минуту вместо ответа можно было получить в голову ташур или быть тут же выпоротым. Уже стали поговаривать, что барон потому зверствует, что хочет перейти к красным. Дивизию одолевали самые мрачные фантазии. И тогда офицеры создали секретное совещание и решили арестовать Унгерна.

Гордый и властный человек, барон, вероятно, переживал душевную бурю… Его предали. Его дивизия открыла по нему, своему начальнику, огонь. Его, жестоко боровшегося с красными, оставили одного в красном кольце, под угрозой винтовок своих и мучительной смерти от советских… Барон метался, как дикий затравленный зверь… И даже монголы, считавшие его своим богом, поняли, что он принесет им в дальнейшем гибель. В одно мгновение они скрутили ему верешслми руки и ноги, и отдавая, поверженному «богу» поклоны, бесшумно исчезли.

Солнце перевалило за полдень, и издалека послышались звончатые звуки копыт… Кто это? Свои или чужие? Это были красные. Войдя в палатку, они увидели связанного человека, голова которого была закутана старым монгольским тарлыком. Сорвали тарлык и отшатнулись.

На них смотрело помятое красное лицо с рыжими усами и небритым подбородком. Взгляд человека был темный, как жуткая ночь, и страшен, как взор помешанного. На плечах виднелись старые помятые генеральские погоны, а на груди поблескивал Георгиевский крест…»

(Михайлов О. Даурский барон. Совершенно секретно, N12,1992)

15 сентября 1921 года в Новониколаевске (Новосибирске) состоялось открытое судебное заседание Чрезвычайного революционного трибунала по делу барона Унгерна.

Унгерн был приговорен к смерти и казнен в Новониколаевске.

| |